Сергей Захаров - Четыре призовых. И два обычных

Ему нравилось жить в этой ухоженном и нарядном, как большая игрушка, евроселе. Круглосуточно по деревне медленно курсировал полицейский автомобиль, оберегая покой граждан; на ночные улицы, случалось, забегали на длинных ходулях-ногах умеренно дикие кабаны из соседнего леса – тыкались длинными мордами в запертые ворота и вежливо убирались прочь; люди с самого утра зачем-то улыбались, да и вообще – человек человеку здесь был не волк и даже не татарин. И звезды висели ниже и светили ярче, а воздух и вовсе хотелось есть, намазывая его на хлеб и уплетая за обе щеки – так он был свеж и вкусен.

* * *

…По традиции он работал с двух до пяти утра, после спал до одиннадцати, а проснувшись, сварил кофе и наладился гулять ежедневным маршрутом – то есть карабкаться на вершину холма. В защитного цвета рюкзак он уложил две большие бутылки воды, бутерброд с хамоном и сыром, термос с кофе, бинокль и лэптоп – там, наверху, работалось не хуже, чем дома.

Перед тем как выбраться за ворота, он прошел на задний двор, где в углу неухоженной лужайки была устроена зона барбекю. Под навесом на белокаменных столбах стояли три складных деревянных стула и большой круглый стол между ними. Забытая накануне вечером дочкой кукла-блондинка скучала на столешнице, обернув голову к бассейну, и смотрела на близкую воду с явным укором. Да и было отчего: на мутной поверхности плавали сухие листья, а нежно-голубое неглубокое нутро едва просматривалось под грязевым слоем. Он внезапно устыдился до жара в щеках.

– Нехорошо, нехорошо. Надо бы вызвать срочно людей, пусть почистят, – пробормотал он, но подозревал, что точно такие же слова говорил себе вчера, позавчера и еще не один раз – и, похоже, тут же забывал о бассейне напрочь.

Вернувшись и проходя мимо гаража, он смалодушничал и в раздумьи привстал: штурмовать почти вертикальный холм было всегда непросто – и в особенности в такую жару. По опыту вчерашнего, такого же изнуряющего дня он знал, что пропотеет насквозь, не раз задохнется и порядком выбьется из сил, пока доберется до верха – а на машине можно было бы подъехать к холму с обратной стороны и по грунтовой дороге подняться почти до середины его высоты. Но тогда мероприятие сильно сократилось бы по времени и, главное, утратило бы всякий оздоровительный смысл – а это совсем не входило в его планы.

Пободавшись с собой самую малость, он решительно двинулся дальше, и машина – большой, забрызганный грязью внедорожник с подмятым левым крылом – осталась на своем месте. Мест, собственно, было два, и машин в семье было столько же – но одно привычно для этого времени суток пустовало. Мелисса отвезла Катюшу в школу и сразу оттуда подалась, как обычно, в столицу. Маникюр у нее, педикюр, стрижка-укладка, массажный кабинет, шопинг, самба, потрещать в кафе с подружками-бразильянками – что-то из этого или все это вместе. Мелисса и вообще не любила сидеть дома: он вечно занят, а скучать в одиночестве, да еще и в деревне, она не любила и не привыкла – слишком уж жаркая бежала в ней кровь.

Ступая по дорожке, выложенной крупными травертиновыми плитами, он, не заметив, задел ногой игрушечную детскую коляску, брошенную вчера Катюшей, – та, коротко и с обидой громыхнув, завалилась набок. Наружу из нее вывалилась и заплакала вредным голосом кукла – еще одна. Вздохнув, он поднял коляску, аккуратно установил ее на прежнее место и уложил куклу обратно.

За кованым металлом ворот сразу началось восхождение. Деревня в эту пору была пустынна, как сама пустыня: близилось время сиесты и пика жары, и он знал, что за весь путь в лучшем случае встретит одного или двух стариков на террасе дома престарелых с дурацким названием «Благостный закат», а то и вовсе никого.

Дом уже просматривался в самом конце улицы, нелепо розовея фасадом. На террасе под тентом действитетельно восседал в инвалидной электроколяске Жозеп – и, завидев его, махнул издали корягой-рукой.

Подойдя ближе, он поздоровался. Жозеп выглядел самым старым из всех виденных им за жизнь стариков. При взгляде на него невозможно было поверить, что когда-то он, как и другие люди, был ребенком. Казалось, его уже родили таким – сморщенным, как печеное яблоко, и древним, как Моисей, извлекли из такого же древнего чрева, отряхнули тысячелетнуюю пыль, усадили в коляску и выпихнули в мир – жить вечным старцем.

– Ужасающая жара, – проворчал Жозеп. – Если такая простоит еще неделю, половина постояльцев нашей прекрасной богадельни прямиком отправится в рай. При таком пекле это немудрено. Тут не то что нашим доходягам – а и молодым несладко приходится. Вчера в Таррагоне умер девятнадцатилетний парень. Работал, бедняга, на солнце – и не знал, что все может закончиться так скоро. Каким местом думает эта молодежь!? Не знаю – но не мозгами, это точно! Я-то держусь огурцом, мне все нипочем – но не все же такие, как я. Как там твои девочки? Как красавица Мелисса? Как Катюша?

– Отлично, как и всегда. Катюша в школе. Ночью или утром у нее выпал еще один зуб – я нашел его на столе кухни. А Мелисса умчала в город – как обычно. В городе у нее всегда куча дел найдется – деревенская жизнь не по ней!

– Да… Такую красотку в деревне не удержишь – это точно! Убойная штучка твоя Мелисса. Красавица, одно слово! А задница… У бразильянок и вообще задницы – мое почтение, но у твоей… – Жозеп даже причмокнул языком от удовольствия. – Будь я помоложе, малыш, – уж я бы за ней приударил! Ты как-нибудь снова прихвати ее с собой, ладно? Сделай одолжение – дай хоть глазами полюбоваться!

– Ладно, – сказал он. – Ладно, Жозеп. Как-нибудь обязательно прихвачу.

Махнув старику на прощанье рукой, он зашагал дальше.

Домов по мере того, как склон крутел, делалось все меньше. В конце концов, они перебрались на узкие террасы, нависая один над другим. Дома представлялись ему непомерными зверями, каждый из которых, норовя переплюнуть соседа, в последнем, отчаянном усилии вздергивал свою тушу уровнем выше – да так там, в изнеможении, и окаменевал.

Ага, «окаменевал» – он хмыкнул, не соглашаясь с собой. Это только кажется, что дом – неодушевленная материя. Еще какая одушевленная! Ты придумываешь дом, строишь его, начинаешь в нем жить – и даже не подозреваешь, что все это время он незаметно и неостановимо прорастает в тебя. В конце концов он слепляется с тобой в единое целое, становится такой же неотъемлемой твоей частью, как рука, нога или ухо – и, когда по каким-то причинам ты решаешь расстаться с домом, то с удивлением обнаруживаешь, что без хирургической операции здесь не обойтись.

Раньше у меня никогда такого не было – может быть, потому, что это первый мой дом. Дом, который построили именно для меня и по моему проекту. Я придумал этот дом сам, от начала и до конца – на радость себе, Мелиссе и Катюше. Да, на радость всем – я же помню, как счастливо обживали мы дом после переезда из тесноватой квартиры в столице!