Семен Злотников - Последний апокриф. Роман-стёб

– Бог терпел – и ты потерпи! – недолго подумав, посоветовал Ваня.

– Но во имя чего? – искренне удивился Джордж.

– А во имя всего! – не заставил себя ждать ответ…

…" Во имя всего !" прозвучало для Джорджа убедительно и неоспоримо.

К примеру, если бы черный человек стал взывать к его совести и угрожать адскими муками – Джордж еще бы подумал, стоит ли напрягаться и выбирать между пытками сейчас и потом (что там будет потом!); однако ему конкретно предлагалось потерпеть во имя всего ! – и это прибавляло стойкости и сил.

Как всякий рожденный в Иерусалиме, Джордж глубоко внутри себя верил, что мы существуем не просто так , но благодаря Кому-то и во имя чего-то .

Тем не менее, оставалось недоумение: во имя – все-таки – чего ?

Тертый–перетертый калач Джордж, навидавшийся всякого на своем веку, неожиданно восхитился исчерпывающим ответом на конкретно поставленный вопрос.

" Во имя всего !" – прозвучало легко и призывно, свежо и оригинально, просто и универсально.

" Во имя всего !" – будило фантазию, избавляло от страха, освобождало от сомнений.

Возможно, оно того стоит, засомневался Джордж, еще потерпеть во имя всего – пусть смутного и неясного, но зато вмещающего в себя всё…

… – Хорошо, – наконец, согласился Джордж, – я попытаюсь чего-то придумать.

–Уж ты попытайся! – устало усмехнулся черный человек…

И еще, и еще из жития Джорджа…

…Джорджа в тюрьме очень скоро приметил безрукий бандит Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн, по кличке Моше.

Розенкранц-Гильденстерн был потомственным взломщиком сейфов: по отцовской линии он восходил к знаменитому в добрые старые времена роду медвежатников Розенкранцев, по материнской – к почтенному клану карточных шулеров Гильденстернов (тут стоит заметить, что он почти одинаково гордился своей родословной с обеих сторон!).

На Моше тяжким грузом висело целых пять ограблений века (хотя, как он сам говорил, ухмыляясь, их было намного больше!).

И вот, однажды, под вечер, в очереди за кашей, при свете тюремной коптилки, едва освещавшей их лица, Моше познакомился с Джорджем.

Тогда-то Моше, не склонный к сюрреализму, и углядел в ирреальном свете коптилки, как Джордж, получив в миску каши, не пачкая миски, эту самую кашу метнул прямо в рот.

У него на глазах, с изумлением отмечал Моше, Джордж этот свой трюк повторил тридцать раз!

По счастью для Джорджа, никто из жулья этих фокусов с кашей не обнаружил (заметим, что каши на всех не хватало!).

Повар Понты чуть ума не лишился: он вроде кидал в миску кашу – а получалось, что как не кидал, ибо на коротком отрезке пути от половника к миске она фантастическим образом исчезала.

И точно, Понты убил бы мальчишку половником, если бы не Моше…

…Тут самое время заметить: тюремное бытие (как любое другое, если разобраться!) – не мед и не сахар!

На зоне, известно, никто не живет, а все существуют; там жизнь не имеет цены и там выживает сильнейший; неудачник там громко плачет и проклинает судьбу; и там существительное человек даже не часть речи – но всего лишь частичка вечного вопроса: зачем ?..

Кличку Моше Моисей Ильич приобрел в безнадежно далекой юности, после своего знаменитого побега из элитного лагеря № 6, когда он целых сорок дней без еды и питья кругами водил по тайге шестьсот тысяч жуликов.

Тем эпопея, однако, и закончилась: он их привел обратно, за что они ему оборвали обе руки.

Но профессии он не оставил – напротив, еще и прославился.

Не было сейфа, которого бы он не отпер зубами, или замка – чтобы он не разгрыз.

В уголовном миру слагались легенды о его фантастически-дерзких ночных ограблениях (он обычно работал ночами, а днем отсыпался!).

От предков Моше унаследовал принцип – на дело ходить в одиночку!

Не ошибемся, сказав, таким образом, что, со струями сладкого родительского молока, будущему медвежатнику с младенчества впоили горчащее правдой убеждение, что люди все портят (в чем Гильденстерн-Розенкранц на протяжении жизни убеждался не раз, не два, не три, не четыре, и не пять!).

Не всегда Моисей мог без рук унести содержимое сейфов – но принципу не изменял!..

…Как только Моше разглядел дарование Джорджа – так и наколол у него на груди ржавым гвоздем: пирсона нон грата (наших не трожь!), и также самолично проследил, чтобы юношу в бане отмыли, подстригли под полубокс и одели по последней лагерной моде (как и в любом другом параллельном пространстве, за колючим забором бесперебойно работали бани, кафе, рестораны, кофейни, чефирьни, казино и, естественно, ипподром!), а также, в присутствии двенадцати уголовных авторитетов, торжественно объявил о немедленном усыновлении сироты (Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн всех людей жалел, как сирот!).

Вот так, нежданно-негаданно и приоткрылась нашему герою потайная дверь в жизнь, полную незабываемых взлетов и запоминающихся падений…

… – Где яйцо? – повторила вопрос Сучье Вымя.

– Яйцо в сундуке, – как в бреду, путано пробормотал Джордж, – сундук на верхушке дерева, дерево – на вершине кудыкиной горы, а кудыкина гора – она…

– Где? – подхватила бабища.

– Отправилась к Магомету! – печально усмехнулся Джордж.

Сучье Вымя взяла гуся на руки и смачно его поцеловала в замшелую головку.

– Ой, што сейчас будет! – мрачно пообещала она.

"Ой, что сейчас будет!" – только представил крупье (действительно, события принимали опасный оборот!).

– Ой, што сейчас произойдет! – повторила старуха (сама, на минуточку, холодея при мысли, что она натворит!).

– Я так хочу жить… – неожиданно тихо и искренно признался Джордж. – Чего-то еще совершить… – добавил он с грустью. – Чего-то осознать…

Первой зашлась в гомерическом хохоте бабища, и вскорости к ней присоединились четыре геракла и два евнуха (третий погиб!).

В припадке веселья они катались по полу и рвали на себе одежды.

От их гомерического хохота пенилось шампанское и звонко лопались под потолком цветные гирлянды неоновых ламп.

Джордж между тем решительно не понимал, почему и над кем эти люди смеются: неужели над ним?..

"По-настоящему смеется тот, кто смеется последний", – вспомнил наш герой, заметив притаившегося в щели пола китайца…

И еще, и еще, и еще из жития Джорджа…

…Как когда-то Вергилий пытливого Данта – так и наш многоопытный Моисей не поленился провести своего юного друга по всем кругам лагерного ада.

Однако, в отличие от Дантовых пешеходов, они не спускались кругами вниз, но восходили к маячившему вдалеке свету вольной жизни.