Дарья Аппель - Дети Балтии

Но и Адам поразил государя. И даже восхитил своим холодным расчетом. Александр-то думал, что князь по-настоящему влюбился в Елизавету. Он «обоим подарил свободу, ведь это называется «любовь». Ребенка, не похожего на Александра ни капли, признал, дал своё отчество. Примеры из рыцарских романов словно подсказывали – да, государь всё правильно делает, благородный и могущественный король Артур тоже сдался перед всепоглощающей любовью, вспыхнувшей между его супругой Гвиневерой и Ланцелотом. Оказалось же, что друг использовал государыню для удовлетворения своих амбиций. Ради своей Отчизны. И ныне явно пытается взять силой то, что не получилось взять своим дипломатическим проектом. Ну нет. Просто так Адам не уйдёт.

Попрощавшись с сестрой и обдумав всё это, государь занялся другими делами и начал принимать министров с докладами.

Санкт-Петербург, дом князя Михаила Долгорукова, март 1806 года.

Жанно Лёвенштерн чувствовал себя как на экзамене, сидя напротив генералов, составляющих то, что он окрестил «триумвиратом». Его друг Мишель под каким-то предлогом удалился, а потом, как понял барон, и вовсе уехал из дома – верно, к своей «Ночной княгине». Долгоруков смотрел на него несколько снисходительно – мол, «я помню, что ты мне в своё время подложил свинью, но ныне великодушно прощаю». Он мало изменился за эти месяцы. Князь Пётр Волконский выглядел мрачно и сосредоточено. Граф Кристоф фон Ливен сидел в тени и молча глядел на Лёвенштерна, слушая, что он скажет.

– Итак, господа, я, право, не ожидал, что всё будет так… – начал он.

– Вы вернулись из мёртвых, – перебил его князь Пьер Долгоруков. – Удивительно. И, как видно, вы не особо пострадали.

– Вылечился.

– У меня были все списки пленных и раненных. Ни в одном из них вы не значились, – глухо проговорил Волконский. – Это очень необычно.

– Итак, вас, случаем, не завербовали ли французы? – со свойственной ему прямотой заключил Долгоруков.

Ливен при этом болезненно поморщился.

– Время такое, никому нельзя доверять, – быстро проговорил Пьер. – Впрочем, мы вам доверяем. Поэтому вы здесь. И всё так. А я не могу забыть вашей сестры…

Он посмотрел на Жанно печально. Лёвенштерн подумал: «Ещё скажет что-нибудь об Эрике – я встану и уйду. Что за комедия, право слово!»

– Вы знаете, поручик, что вас предоставили к двум наградам и к золотой шпаге «за храбрость»? – спросил Волконский, почувствовавший неловкость от слов его тёзки.

Жанно ошеломлённо покачал головой.

– У нас есть одно к вам предложение, поручик, – взял слово граф.

– От которого я не смогу отказаться? – пошутил Лёвенштерн, всё ещё немало удивлённый от того, что его действия под Аустерлицем, оказывается, сочли проявлением «храбрости».

– Отказаться вы всегда сможете, – добавил Долгоруков. – Это, можно сказать, продолжение нашего с вами давнего разговора.

– Но в чём теперь смысл? Её нет, – помрачнел Лёвенштерн. – И то, что случилось после тогдашней нашей беседы…

– Поражение состоялось из-за того, что кто-то заранее передал в штаб французов сведения о диспозиции, выбранной нами при Аустерлице, – произнёс Волконский.

– И у нас есть все основания подозревать, что это был Чарторыйский, – тонко улыбнулся Долгоруков.

Кристоф помалкивал и только испытующе смотрел на Лёвенштерна. «Я бы мог выбрать Альхена… Но для таких целей я его поберегу», – думал он.

– Господа, вы хотите, чтобы я его убил? – утомленно спросил барон.

– Мы хотим, чтобы вы не помешали нам его убить, – тихо, но твёрдо произнес граф Ливен.

«Неужели теперь и он заодно?» – Жанно вгляделся в прохладные глаза своего родственника, обведённые синеватыми кругами – от недосыпа ли, от болезни ли, неясно.

– Делайте, что хотите, – проговорил Лёвенштерн. – Не мне препятствовать вам в этом. Я не придворный, не флигель-адъютант и не знаю даже, останусь ли на службе…

– Останетесь. При Штабе, – сказал Волконский как нечто само собой разумеющееся.

– При Генеральном Штабе? – переспросил молодой человек. Итак, Мишель не соврал. Ему действительно открывается блестящее будущее.

– Более того. Я подписал назначение вас своим личным адъютантом, – взял слово Кристоф.

– Право слово, мы с Христофором долго не могли вас поделить, чуть не подрались, – со смешком проговорил Долгоруков. – Но я уступил графу. У меня и так уже девять человек адъютантов, целая свита. Кроме того, я очень много езжу, а вы, как полагаю, уже напутешествовались вдоволь и желаете вести более оседлый образ жизни…

– Впрочем, вам меня тоже придется сопровождать, если я куда поеду, а это случается довольно часто, – сказал Кристоф.

Лёвенштерн промолчал. Всё как-то происходило быстро и без его участия, он даже сообразить не мог, как правильно на это реагировать.

– Но почему?… – он решил вытянуть из этих господ всё, что касалось этого необычного – однако ж, вполне ожидаемого – назначения.

– Потому что я так решил, – продолжал граф, который, как успел заметить Жанно, стал негласным главой этого «триумвирата». – Мне нужен помощник, которому я мог бы доверять. Вам – доверяю. Остальным – не очень. И вы же сами хотели этого, не так ли?

Он одарил своего нового подчиненного холодной улыбкой.

– Почему же не Альхен? – наивно спросил он. – Не ваш зять?

– С моими поручениями он не справится. Это раз, – начал загибать свои тонкие, узловатые пальцы Кристоф. – Потом, он родной брат моей жены, и не в моих правилах продвигать столь близких родственников. Это два. И вы мне лично кажетесь очень толковым и умным человеком. Это три. Алекс, к тому же, уже в адъютантах у графа Толстого, а тот им очень доволен и просто так не отпустит. Это четыре.

– Подобное назначение – большая честь для меня, – осторожно произнес Жанно.

– Христофор, ты забыл представить ещё одно преимущество Ивана Карловича перед остальными, – внезапно произнес помалкивающий до сих пор князь Волконский. – Университетское образование.

– Причем тут это? – вырвалось у Левенштерна.

– Вы умеете мыслить в системе, – пояснил Кристоф. – Вас научили. Мне же, например, пришлось долго учиться этому самостоятельно, ибо воспитание моё было хоть хорошим, но домашним.

– А вас не интересует то, каков он, как начальник? – хитро подмигнув ему, спросил Долгоруков. – Вдруг он деспот, как этот… как его… Аракчеев?

– Верю, что довольно хороший, – улыбнулся Жанно.

– Мой девиз «Arbeit und Disziplin» («Труд и дисциплина»), – Ливен говорил так, словно читал с листа. – Я не терплю халатности, неточности, опозданий и отгулов по неуважительной причине. Что касается моего распорядка дня. Я встаю в шесть и к семи уже на Захарьевской – если у меня нет доклада во дворце. Обычно к государю я езжу в десять утра. Это значит, что в этот промежуток времени вы должны предоставить мне готовый доклад или документы на подпись. С десяти и до обеда я у государя. Потом возвращаюсь в Канцелярию. В зависимости от количества дел мой день кончается либо в восемь, либо позже или чуть раньше. Вас могу держать при себе не до конца.