Дарья Аппель - Дети Балтии

Потом он вспомнил. Юлиана. Та, которую он когда-то любил. Одно из имен Эрики, как он узнал, тоже было «Юлиана». И чем-то они были похожи. И из-за той, из-за несчастной принцессы, ему пришлось уехать в Астрахань, на край земли.

Жизнь ходит кругами. А он, Гансхен, никогда не будет счастлив с женщиной. Как никто из его братьев.

На следующий день он уехал в Ригу, командовать дивизией. В адъютанты ему был назначен только что вернувшийся из похода Георг фон дер Бригген.

ГЛАВА 2

Пулавы, март 1806 г.

Анжелика смотрела на нежные лиловые крокусы в горшках, которые хотела пересадить в открытый грунт. Цветы ей очень нравились – яркая, сочная зелень листвы, плотные, но нежные лепестки с причудливыми прожилками, через которые, как через плотную вуаль, просвечивало солнце. Почему-то только глядя на крокусы, девушка осознавала, что цветы, как и прочие растения – оказывается, живые существа. Конечно, будучи весьма сведущей в ботанике, она знала этот факт с детства. «Живое среди мёртвого», – подумала княжна, оглядев могильные кресты кладбища. Она полила крокусы и добавила: «А я, интересно, жива или уже умерла?»

Цветы Анжелика собиралась высадить на могиле старшего брата, похороненного в январе. Церемония была очень тяжёлой. Юзефа хоронили в закрытом гробу, и ничего от него не осталось на память, кроме миниатюрного портрета, на котором он вышел весьма похожим на неё – хотя в жизни к ним надо было ещё хорошенько присмотреться, чтобы понять, что они родные брат и сестра.

Князь Адам присутствовал на похоронах племянника и, когда все пошли к столу, на поминальную трапезу, произнёс: « Он ещё за это ответит». И Анж, и её бабушка догадались, кого имеет в виду Чарторыйский. Изабелла прошептала ему: «Осторожнее, сын». «К чёрту осторожность!» – воскликнул он тогда, вышел из-за стола, резко отодвинув стул, и пошёл в свои покои. На это мало кто обратил внимания – в горе обычно приличия редко соблюдаются. Княгиня Анна, за рассудок которой княжна опасалась, впала в какой-то мрачный ступор, сменивший её обычную экспансивность. Но в то же время она стала чаще общаться со своим братом Адамом так, что они напоминали двух заговорщиков. Анжелика проводила всё это время с княгиней Изабеллой – то в лечебнице, то в оранжерее, то в кабинете.

С виду казалось, что всё идет как обычно. Разве что обитатели Пулав облеклись в черные одежды, и ксёндз в костеле св. Троицы проводил службы в память «раба Божьего Иосифа, убиенного на поле брани». Адам не торопился с отъездом в Петербург. Она очень редко с ним встречалась, и то, что было в октябре, уже не повторилось. Анж и не желала повторения.

Вытерев руки от влажной земли, княжна сняла фартук и направилась к выходу из оранжереи. «Может быть, и хорошо, что его похоронили на кладбище, а не в церкви. Там мрачно и плохо», – подумала Анжелика, глядя на нежное мартовское небо над головой. Потом она закрыла глаза, подставив лицо под пригревающие лучи солнца и не заботясь о том, что загорит и покроется веснушками – к чему приличия, она не собиралась больше бывать в свете, а в монастыре неподобающий цвет лица никого не заботит… Княжна попыталась представить, что там, под землей. За три месяца одежда на нём наверняка уже истлела, обнажились кости… Рядом с его могилой росла яблоня – она могла пустить свои корни в гроб с юным князем, пронзить его жилы, а по осени бы дала яблоки… Это была «дичка», всегда дающая мелкие и кислые плоды; но кто знает, может быть, они стали бы слаще…

– Ваше Сиятельство! – окликнул её кто-то.

Она быстро натянула перчатки и обернулась. Увидела высокого молодого человек с несколько нахальным выражением лица. Жан де Витт, не иначе. Пасынок Потоцких. Сегодня прибыл с соболезнованиями.

– Ах, это вы, – сказала она, по-светски улыбнувшись.

– Сочувствую вашему горю, – проговорил де-Витт вкрадчиво. – Это так ужасно – терять родного брата.

Он прихрамывал – якобы его зацепило в сражении под Аустерлицем, но никакой перевязки она не видела. Анжелика знала, что если бы он и вправду был ранен в голень, то не обошлось бы без перелома костей, а значит – гипса и лотков. От ран в мякоть так не хромают. И ещё он нарочно носил с собой трость, которая, как полагала Анж, была частью его образа «пострадавшего на войне героя». На самом деле, из-за того, что эта трость весила, как минимум, пуда полтора, она больше годилась для отпугивания бродячих собак, чем для опоры при ходьбе.

Де-Витт ей не очень нравился – слишком масляно глядел на неё. И да, понятно, почему он подкараулил её, чтобы выразить свои соболезнования лично. «Надо было позвать Гражину», – досадливо морщась, подумала девушка. Но Анж привыкла ходить повсюду одна. И могла постоять за себя.

– Он бы не выжил. Смерть оказалась к нему милосердной, – сухо ответила она де-Витту.

– Я бы тоже предпочел смерть существованию полукалеки, которое влачу с того несчастного дня, – он внимательно посмотрел на неё.

Анжелика чуть не рассмеялась. Какой спектакль, Господи Боже! И ради чего? Де-Витт – известный пройдоха. Покойный брат, знавший его в Петербурге, так о нём и говорил. Думает, что, изображая из себя раненного героя, привлечет её внимание?

– Вы меня пугаете, – отвечала княжна совершенно не испуганным тоном. – И, думаю, ваши опасения по поводу своей раны несколько преувеличены.

– Почему же?

– Кости в вашем возрасте легко срастаются, – ответила Анж. – Кроме того, насколько я могу судить, у вас ничего и не было сломано.

Де-Витт покраснел.

– Как вам эти цветы? – девушка наслаждалась его смущением.

– Они прекрасны как и вы, – сказал банальный комплимент Жан. – А вы настолько прекрасны, что я прошу вашей руки.

– Йезус-Мария, – досадливо произнесла княжна. – Давайте не портить такой хороший день… И более того, я в трауре и замуж вообще не собираюсь. Я ухожу в монастырь. Навсегда.

Почему-то он лишь тонко улыбнулся и произнес:

– Ну это пока вы говорите, что «навсегда». А завтра я увижу вас в ложе Французского театра, красивую, блистательную и очень надменную. Вокруг вас будут виться все франты, военные и штатские, а вы не станете обращать на них ни малейшего внимания. Потому что с вами будет ваш дядя…

– Знаете что? – Анж посмотрела на него пронзительно и зло. Зрачки её сузились и напоминали булавочные головки. – Идите вон. И чтоб ноги вашей не было здесь. Жалкий холоп.

– Интересно. Если вас оскорбит мужчина, его следует немедленно вызвать на поединок. Так предписывает кодекс чести дворянина, а я дворянин не хуже вас, что бы обо мне не говорили, – продолжал де Витт. – Но что делать, если вас оскорбляет женщина? Где-то я слышал, что её за это полагается насильно поцеловать. Поступлюсь этим правилом, ибо не на шутку страшусь за свою жизнь.