Дарья Аппель - Дети Балтии

– И правильно делаете, – процедила княжна. – Так что ж? Долго ли мне ждать вашего ухода, любезный мсье Жан?

– Наверное, долго. Сами видите, – он указал на свою якобы больную ногу.

– У меня всё утро свободно, – Анжелика наслаждалась своей властью над ним.

Де Витт вспылил. Он-то думал, что ему достанутся лёгкие деньги в виде хорошего приданого и родство с известной магнатской семьей, а также красавица-жена, которая, по слухам, рассталась с девственностью усилиями самого императора Александра. Но ведь мать же его предупреждала – не всё будет просто. Зачем он не послушал свою умную и многоопытную матушку, известную когда-то куртизанку Софию де Витт? Вот с ним и обращались как с холопом – никто не привествовал его, князь Константин говорил с ним сухо и кратко, Анжей только кивнул, а вот эта Анжелика за несколько минут опустила его ниже плинтуса, смешав с грязью. Он в сердцах бросил трость и пошёл от неё прочь совершенно «здоровой» и прыткой походкой. Анж насмешливо поглядела ему вслед.

Через полтора года они встретятся при несколько иных обстоятельствах. И Анж воспользуется его хитростью и ловкостью в своих целях.

Встреча с «этим пошляком», как она окрестила Жана, княжну несколько выбила из колеи. Она отправилась в костёл, села там на лавку перед алтарем и предалась тяжёлым мыслям.

О замужестве она последнее время совсем не думала. Надо сказать, Анжелика не думала об этом никогда и вовсе не страшилась перспективы «остаться в девках». Всё лучше, чем стать супругой какой-нибудь старой развалины или высокопоставленного идиота. Ей было хорошо и самой по себе. А когда всё случилось между ней и Адамом… Она покраснела при воспоминаниях. Потом отогнала, вспомнив свои сны и мысли.

Анжелика выросла без отца. От князя Станислава-Юзефа Войцеховского остался только дурно написанный портрет в полупрофиль и её воспоминания о каком-то высоком мужчине, поднимающем её на руки, кружащем её словно в танце… Потом это воспоминание в памяти сменялось другой – много людей, ксёндзы в чёрных сутанах, запах ладана, пропитавший всё в доме, а её держит за руку кто-то другой – детская ладошка в длинной узкой руке, унизанной кольцами, и она не отводит взгляда от этих колец, и не смотрит на то, что происходит. Потом её подносят к гробу, что-то чёрно-белое лежит в нём…

Теперь Анж понимала – в гробу был её отец. А за руку её держал, скорее всего, Адам. Тот, кто заменил ей отца. И тот, кто, скорее всего, заменит ей мужа.

Сейчас князь был ужасно занят, чем-то озабочен, и они существовали в этом огромном доме порознь. Может, и к лучшему, но лежа в постели – в той самой постели! – Анжелика чувствовала, как тоскует по нему.

Словно отзываясь на её мысли, голос князя окликнул её. Девушка резко обернулась. Увидела Адама, и глаза их на миг встретились. Чернота его взгляда поглотила без остатка её синеву. Неверный солнечный свет проникал сквозь витражи, изображающие святых – святого Станислава, покровителя Польши, Святого Ежи, поражающего копьем извечную змею язычества, Святого Михала, с крыльями за спиной и мечом огненным, Пресвятую Деву, осеняющую своим благословением праведников.

Адам присел рядом с ней.

– Ты помнишь моего отца? – спросила княжна, глядя не на него, а на золочёный алтарь, на котором висел крест с Распятым. Скульптор очень натуралистично изобразил раны на теле Христа.

– Он был моим первым и последним другом.

– А как же Александр? Разве он не твой друг? – она вдруг вспомнила облик императора, непристальный взгляд его светло-голубых глаз – он очень походил на архангела Гавриила, изображенного на фреске слева от алтаря.

– Русский царь сам выбирает себе друзей, – мрачно проговорил Адам Чарторыйский. – Не спрашивая их на то мнения. Я его друг. Но он никогда не был моим другом. И скоро он в этом убедится.

– Что ж, очередное восстание? – спросила Анжелика.

– Тебе это рассказала мать, да? – голос Адама был злым и насмешливым. – Нет. Зачем восстание? Я просто хочу дать ему понять, что дружба – по крайней мере, то, как я понимаю её – не просто переливание из пустого в порожнее этих дурацких слов о Конституции, равенстве и братстве. Не только игривые беседы о дамских прелестях. Это ещё и выполнение обязательств. И обещаний.

Девушка выжидательно смотрела на него. Адам продолжал, и голос его гулким эхом раздавался под сводами церкви:

– Он с самого начала не должен был идти в этот поход. Не должен был давать этого сражения. Я создал целую систему. Я давал ему полезные советы, и, если бы он последовал им, то сейчас всё было бы замечательно. Наша Отчизна могла бы надеяться на свободу и объединение. Но… таковы последствия его вероломства. И неограниченной власти.

Анжелика смотрела на него понимающими глазами и разделяла его негодование. Потом спросила:

– А если бы Польша была единой как раньше – не сейчас, но когда-нибудь – отдал ли бы ты ему свою корону?

– Не думаю, – произнёс Адам. – Но этого уже не случится никогда.

– Почему?

– А всё кончено. Сражение проиграно. Союзники потеряны. Далее французы примутся за Пруссию. Русские могут бросать сколько угодно пушечного мяса навстречу армии Бонапарта – следующую войну они всё равно не выиграют. Варшаву, в итоге, займут французы. Их император воспользуется шансом объявить себя освободителем Речи Посполитой. И наш народ его, естественно, поддержит. Если русские попытаются вмешаться после того, как Польша окажется под протекторатом Франции, то получат повторение Девяносто четвёртого года. Свои костюшки найдутся, – он холодно усмехнулся. – И я не знаю, что теперь делать.

– Положись на меня, Адам, – она взяла его руку в свою. – Только скажи, каковы твои дальнейшие планы?

– Мои планы… – он выглядел болезненно-бледным. – Я подам в отставку.

Затем он встал, подошёл к чаще со святой водой, окунул в неё кончики пальцев, перекрестился на алтарь, преклонив колено, и направился к выходу. Анж последовала его примеру.

– Ты не должен! – воскликнула она горячо, когда они вышли из церкви. – Зачем?

– Пойми. Нам нечего делать. Я убедился в том, что сын тирана и внук Кровавой Екатерины не может не быть подлецом. И в его стране так и будет процветать произвол, что бы Александр не говорил о Конституции и учреждении Парламента. – князь смотрел вдаль задумчиво. – Если он игнорирует мнения тех, кого назвал личными друзьями, с кем делился тем, чего не рассказывают и на исповеди, то о каком демократическом правлении может идти речь? Нет, я там буду лишним. Да я всегда там был лишним, только не замечал.

– Но если ты уйдешь, что же будет с нашей Польшей? – не сдавалась Анж. – Она не должна объединяться под властью Бонапарта!