Александр Староторжский - Райские ботинки и Жареная кобра

А куда мне было деваться?! Иначе беспощадные мысли разорвали бы мою душу в клочья.

О хулиганстве… Фокус был придуман такой: я никого не бил палкой по голове, не пытался, будто-бы случайно, обмочить кого-нибудь в сортире… Я использовал, смело можно сказать, артистический элемент: я подходил к какому-нибудь мальчику постарше, и ласково, дружелюбно, говорил ему ужасное, грузинское ругательство… Парень застывал, густо краснел, и заикаясь осведомлялся, знаю ли я, что я сказал?! Я делал вид, что не знаю, и просил объяснить, что такое я натворил… Парень тихо, недоверчиво объяснял, и внимательно всматривался в мои лживые глаза… Разумеется, я приходил в отчаяние, хватался за голову, извинялся, преувеличенно горячо, и меня прощали… Но после третьего «этюда», ко мне подошёл Гоги, и потребовал немедленно прекратить «эти идиотские игры».

– Побить могут! – сказал Гоги, потягивая изабеллу.

Эмма молчала, и смотрела в сторону моря. Улыбалась чему-то. Она всё поняла, конечно.

– Я, разумеется, не дам – сказал Гоги, – Но лучше ребят не раздражать. Они очень вспыльчивы. А в гневе страшны. Вон тот, (он указал на шестилетнего Тенгиза, что-то ковырявшего в песке лопаткой) одним ударом убивает взрослую, сильную божью коровку!

Мы засмеялись и пошли на баскетбольную площадку. Гоги там ждали. Он играл лучше всех. «Пока он будет там прыгать, я буду сидеть рядом с Эммой, и буду к ней прижиматься!» – страшно волнуясь, мечтал я. Я не любил баскетбола, я любил Эмму, море и вино. А Эмме нравился загорелый, ловкий Гоги. Вот такая коварная интрига подстерегла меня в «детском» санатории. Ужасно!

…Когда я уставал от людей, я уходил в сад. Длинные аллеи, розы в метр над головой, аромат, который валит с ног. Удивительно, почему я хожу здесь один? Где остальные ребята? Неужели они думают, что могут попасть в этот рай, когда им захочется? Я не понимал, как этот цветочный оазис может их совершенно не волновать?

Ну и прекрасно! Буду здесь царить в одиночку, мечтать о любви, о счастье… Как хорошо!

…А где-то Гоги и Эмма устраиваются на шёлковой травке в прохладной тени деревьев! О, ужас! Как это пережить?!

Вот показалась любимая полянка: розы жёлтые, синие и алые. Под одним из кустов, перемещаясь по саду, всегда видна необычайно широкая спина Чёрного Давида. Он ухаживает за розами, и целый день проводит в саду. Почему его зовут Чёрным, не знаю. Может быть, потому, что лицо и руки его загорели до черна. И одежда на нём всегда чёрного цвета. Говорят, он сумасшедший, обладает страшной физической силой. На меня он не обращает ни малейшего внимания. На вид ему лет 45. Он совершенно седой… Лицо его мужественно и красиво. Выражает оно всегда одно и то же: предельную сосредоточенность на своей работе.

Да! Ещё Давида зовут Чёрный Садовник…

Хожу по саду час, два… Уходить не хочется, но нужно… Скоро обед, Гоги будет меня искать, волноваться… Прощайте розы! Я скоро приду!

На спортивной площадке страшный ажиотаж: Гоги обыгрывает длинного Гурама в настольный теннис! Считалось, что Гурам непобедим. Но вот нашла коса на камень! Крик! Визг! Всё! Мокрые от пота, Гоги и Гурам бросили ракетки на стол и обнялись! Чудо! Свершилось чудо! Сломлен непобедимый чемпион! Ура! Эмма подошла к Гоги и поцеловала его…

Вдруг раздался страшный крик:

– Бегите! Черный Давид идет убивать нас!

Что за ерунда?! Безвредный, тихий Давид?! Убивать нас?!

– Расступитесь! Разойдитесь в разные стороны! – крикнул Гоги. Мы быстро разбежались, и увидели Черного Садовника… Он медленно шел к нам, широко расставляя ноги, и ревел как бык. В руке у него был огромный булыжник. На площадке нас было много и мальчиков и девочек. Самое правильное, что мы могли сделать в этой ситуации, это броситься в рассыпную, и предоставить сумасшедшего администрации санатория. Но мы так испугались, что не могли пошевелиться. А сумасшедший грозно надвигался. Неожиданно между ним и нами выскочила ловкая, как бы пляшущая фигурка Гоги. Рубашка его развевалась. Сумасшедший взревел и изо всей силы швырнул в Гоги камень. Гоги отскочил, и камень снес голову какой-то гипсовой фигурке… Сумасшедший взревел еще страшнее и бросился на Гоги, нелепо размахивая огромными лапами. Гоги опять увернулся, и со всех сторон обрушил на Садовника серию жестких, точных ударов. Лицо сумасшедшего залилось кровью. Он остановился и закрыл лицо руками. Гоги тоже остановился и крикнул сумасшедшему, чтобы тот ушел. Черный Садовник посмотрел на свои руки, залитые кровью, на Гоги, и молча, бросился на него. Гоги легко увернулся, но зацепился за корень ореха и упал. Мы остолбенели. Сейчас на наших глазах Гоги погибнет! Эмма тихо вскрикнула, и прижала меня к себе. (Счастливый миг!) Она дрожала и беззвучно плакала.

Садовник бросился на Гоги и, уперевшись руками в землю, застыл над ним. Кровь с его лица лилась Гоги в рот. Что делать дальше Садовник явно не понимал. Мы хотели помочь Гоги, но он, отплевываясь, крикнул: « Не подходите!» И лежа на спине, стал наносить сумасшедшему молниеносные, хлесткие удары. Сумасшедший заревел и, проламывая розовые кусты, неуклюже побежал к морю.

Гоги быстро пришел в себя и предложил искупаться. Но это оказалось невозможно. Эмма плакала навзрыд. Ей было жалко Черного Садовника.

– Старый, больной человек! – заливаясь слезами, с акцентом говорила Эмма.– В его возрасте так страшно получить по роже! О, как это обидно!

Гоги был потрясен.

– Я защищался! И себя защищал и всех вас! – крикнул он, смертельно бледнея.

– Да, мой дорогой, я понимаю- сказала Эмма, и обняла и поцеловала Гоги.

Через пол часа она успокоилась. И, не зная, куда себя деть, мы опять понеслись в Гагры, в ресторан, в котором были совсем недавно. И опять было прекрасное вино, золотистые хачапури, тосты, смех, радость без края… Стрижи с криками про носились над нами как пули… (Кстати, не всегда безобидно для посетителей. Но это только радовало и смешило.)

Потом мы уже у ворот санатория купили канистру с вином, и пошли купаться. Я, потеряв от веселья рассудок, бросился в море… И крикнув, что я немецкая подводная лодка, нырнул, провоцируя пьяных «детей» на охоту за мной… Когда я вынырнул, раздался вопль: « В море фашист!» И полетели камни. Меня чуть не убили. Но было очень и очень хорошо!

А утром труп Эммы нашли на одной из аллей сада. Черный Садовник исчез. То, что Эмму убил именно он, никто не сомневался. В груди у Эммы торчал его маленький топорик, которым он рубил что-то во время работы… Рядом с Эммой лежала сумка, в которой были свежие хачапури и бутылка вина. Видимо ей было жалко Черного Садовника и она хотела его утешить. Прощай моя милая, прекрасная, добрая Первая Любовь —Эмма!

В Тбилиси мы случайно узнали, что Садовника видели в горах, у пещер, в которые, как говорили местные, можно зайти, но выйти из них еще не удавалось никому.