Анатолий Полотно - Выход за предел

«Да, там есть секция бокса, дверь напротив нашей художественной гимнастики на втором этаже», – вспоминала Василина.

Кто-то утверждал, что Кузя торгует валютой, кто-то говорил, что двигает ювелирку с камешками, а кто-то – что перепродает автомашины с ВАЗа. Кто-то сказал, что он играет в карты по-крупному, и уж совсем полный бред – что он вор в законе. В общем, кто и что только ни говорил о Кузе с тех пор, как он появился с Гуцулом в их кабаке. Про Кузю говорили все! Он был настолько ярким, видным, симпатичным, хорошо одетым, спортивным, талантливым, а главное, богатым и щедрым, что про него говорили все, и все его страстно любили. Все, кроме Василины. Она по-прежнему только наблюдала за ним и лишь интересовалась слухами.

Ялта – город маленький, все друг друга знают, и друг о друге тоже, если захотят. Кузя жил с мамой Полей на окраине Ялты, в сторону Алушты. Был он единственным сыном и рос без отца. Его мама Полина, еще молодая и озорная женщина, торговала квасом на пляже.

«Доходное местечко, – подумала Василина, услышав об этом, – но не настолько».

Всем местным пацанам Полина наливала квас бесплатно и приговаривала: «Пейте, пацаны, пейте, а если кто обидит – бегите к моему Кольке, он у меня боксер». И всем остальным она разливала квас, не жалея, и в любую посуду, про себя улыбаясь: «Что, мне жалко, что ли? Воды в кране навалом, вечером еще ведерко буцкну». Вся окрестная пьянь приносила ей разные золотые и серебряные украшения, будто бы найденные на пляже после шторма. А она их скупала по дешевке и несла после работы знакомым ювелирам уже по хорошей цене, но не слишком. К вниманию со стороны отдыхающих мужского пола Полина привыкла и относилась к нему ровно. Ну, а если кто нравился очень, то тут уж все мы не без греха!

Колька ее всее детство проторчал на пляже возле мамки и провисел на турнике во дворе. Прекрасно плавал, играл в футбол и в волейбол – со взрослыми наравне. В школе учился так себе, но отвечал всегда четко, как будто знал, о чем его спросят. И его портрет красовался на школьной доске почета.

– Гири, наверное, тягает да в футбол гоняет за школу, – говорила мамка Полина.

Рос симпатичным улыбчивым пареньком, но каким-то скрытным.

– Мутный ты у меня, Колька! Никогда не знаешь, что у тебя на уме, – говорила Полина сыну, пришивая пуговицу к рубахе, – весь в отца.

Отца Колька никогда не видел и не знал. Полным тезкой Николая Кузнецова Колька стал благодаря подруге Полины в исполкоме – очень уж ей нравился разведчик на фотографиях, да и герой все же. Вот и приделали отчество Иванович. Баловать Полина сына не любила, но одевала всегда хорошо, и деньги у него в кармане водились.

– Пусть люди видят, как мамка любит, а деньги у парня должны быть всегда, – рассуждала она, глядя на нарядного сына и вспоминая отдельных своих ухарей, у которых и за кабак-то не хватало рассчитаться, самой приходилось доплачивать.

В седьмом классе Кольку кто-то отвел в «Спартак», в секцию бокса, и заслуженный тренер Привалов, только глянув, сразу принял его с распростертыми объятиями.

– Боец, по всему видно, – произнес тренер. – Будешь заниматься.

Но очень скоро охладел к Кольке.

– Только правый прямой и освоил, удар не держит ни хрена. Да бзделоватый малехо, не боец. Она видимость – и только, не то, что ты, – делился Привалов со своим бывшим любимым воспитанником Гордеевым, ставшим тренером после сокрушительного нокаута.

Но на соревнования Кольку брал запасным.

– Для психологического прессинга соперников вожу я Кузю. Пусть боятся одного вида моих запасных и думают, что если у нас в команде такие запасные, то кто же им в ринге будет печень-то поправлять? – весело вещал Привалов.

К музыке Кольке привил любовь старый калека без ног, ветеран войны Моцарт, сидевший с самого утра в теньке рядом с бочкой кваса Полины. Он лихо наяривал на баяне всякие разухабистые частушки и блатные песни, а праздно шатающиеся отдыхающие делились с ним мелочишкой, бросая ее горстями в футляр трофейного баяна. Менты его не трогали – ветеран все же. К вечеру инвалидную коляску с пьяным Моцартом увозила пожилая седая женщина, а тот скандалил. Колька нашел к нему подход с помощью мамкиной чачи, и Моцарт, от нечего делать, стал учить его игре на баяне. Очень скоро Колька уже лихо играл все частушки и плаксивые песни, сидя на табуретке рядом с коляской калеки, а тот хайлал их во всю свою хриплую глотку. Денег в футляр стали бросать больше, но ветеран с Колькой не делился. Тогда Колька перестал учиться игре на баяне и таскать самогон-чачу от мамки. Ветерану стало тоскливо, и Моцарт взял его в долю. И к концу сезона Колька уже гонял на новеньком велике. Мамке Полине льстило, что ее сына все хвалили, когда он играл на баяне, и осенью она отвела его в музыкальную школу продолжать обучение. Колька моментально схватывал все на слух, но ноты ненавидел, за что преподаватель его – тоже Николай Иванович, но Трубачев, одновременно хвалил и ругал по-отцовски. Так они и мучали друг друга во время обучения.

Но, что странно, вся музыкальная школа во главе с директором Самуилом Яковлевичем считала Николая Кузнецова очень одаренным и талантливым мальчиком, подающим большие надежды, и предрекала ему громкую славу на музыкальном олимпе. Может быть, оттого что, разучив произведение для академического концерта или экзамена буквально накануне, Колька с таким блеском и уверенностью исполнял его, что складывалось впечатление, будто мальчик не выпускает баян из рук. К тому же Николай был очень симпатичным мальчиком и опрятным. Один бедный учитель Николай Иванович знал реальное положение дел и говорил, выпивая с коллегами: «Никакой не музыкант, лишь имитация музыканта. Артист хороший, да. Видный. Ему бы в театральное, лицедействовать. Ленивый, бессердечный, холодный расчетливый позер». Но подвыпившие коллеги не слушали его, обмывая выпуск, и лишь кто-то сказал: «Да ладно, не реви, Иваныч, давай лучше накатим, – и скаламбурил: – Сделал дело – кобыле легче».

После школы Кузя поступил в музыкальное училище на заочное отделение и там продолжал покорять своей одаренностью педагогов, студентов, а особенно – студенток. От армии он как-то отвертелся с помощью энергичной мамки Полины. Нигде не работал ни дня, но жил на широкую ногу, непонятно с чего. Этим вопросом были озадачены многие. Первой была мать Полина. Проверяя Колькины карманы, она находила там слишком много денег, но ее это только радовало: «За дело взялся пацан, правильно, неча на мамкиной шее сидеть».

– Что-то сильно Кузя гусарит у нас в кабаке, – удивлялся Слива, – с чего бы это? Лина, может, на тебя запал?

– Не волнуйся, Слива, он на меня даже и не смотрит, – ответила Василина, но галочку в своей голове поставила.