Анатолий Полотно - Выход за предел

– Я пришла к Василине, Мария Константиновна. А ваш муж невенчанный, Александр, не был цыганом, он грек.

– Не было у меня никакого мужа Александра, – присев на стул и испуганно глядя на Настю, ответила Мамашуля.

– Леонидом его ромалы прозвали, когда подобрали и выходили, а родня его в Бахчисарае живет, – спокойно проговорила Настя и прошла в комнату Василины. А ошарашенная бабушка осталась сидеть на стуле.

Увидев Настю, Василина встала, и из ее глаз покатились крупные слезы. Глаза Насти вспыхнули, и она, проговорив что-то по-цыгански, подошла и, обняв Василину, продолжила уже по-русски: «Поплачь, девонька, поплачь, хорошая! Выдави из себя слезами горе проклятое». Потом они присели на кровать и о чем-то долго говорили. Уходя, уже с порога, Настя проговорила: «Иди к Большому петь из Харькова, дело будет. Он тебя не обидит никогда, он душу твою чистую любит». И ушла, прикрыв за собой дверь. Василина выглянула в окно, проводила ее взглядом и увидела навалившегося на забор спиной цыгана Гриву, глядевшего в небо. Они сели в машину и уехали.

Приехав в колхоз «Светлый путь», Настя вышла из машины, проговорила сопровождавшему ее цыгану: «Грива, найди его». И пошла в клуб. Грива нашел Мишку-Целку в оркестровке группы «Гулливеры», одиноко бренчавшего на гитаре. Он выключил усилитель, снял с Цезаря гитару и сказал: «Пойдем, гитарист, потолковать надо». Мишка чего-то испугался, но фасон держал: «Ты че, чувак, борзеешь, вали отсюда!» А цыган улыбнулся, приобнял Мишку твердой рукой и, наклонившись, произнес, глядя жесткими глазами: «Пойдем, гитарист, авэн». И повел того вниз, в репетиционную ансамбля «Ромалы».

Когда они вошли, Настя сидела на потертом кожаном диване, навалившись на спинку. На ее плечи была накинута яркая цыганская шаль. Грива уселся на стул у двери. А Настя, мотнув головой и посмотрев на Цезаря, заговорила: «Боишься уже, пакостливый да трусливый, смотрю, сикун-потаскун?! Гитарист, значит, знаменитый? Будешь ты, гитарист, там, за границей, о которой так мечтаешь, пивные кружки таскать на подносике, да горшки мыть, а гитару свою раз в неделю видеть, клоп вонючий». Встала с дивана, подошла и харкнула Целке-Цезарю прямо в лицо. Потом что-то сказала Гриве по-цыгански. Тот встал, открыл дверь и вышвырнул гитариста в коридор, а потом равнодушно, не торопясь, закрыл дверь.

Два года спустя Мишка Целка-Цезарь и правда попал в Штаты через Израиль и подрабатывал уборщиком в нью-йоркском пивном пабе, убирал грязную посуду со столов, подметал и т. д. А раз в неделю оттягивался на сцене того же паба, играя каверы любимой группы «Дип Пёрпл».

Группа «Гулливеры» распалась. Мишка Целка-Цезарь укатил в Израиль с отцом Оскаром Ефимовичем – яростным борцом за идеалы социализма на идеологическом фронте, членом бюро горкома партии и большим начальником на ялтинском телевидении, и с мамой Софьей Эдуардовной – заведующей отделением городской больницы, членом КПСС и кандидатом медицинских наук. Трехкомнатную квартиру в центре Ялты они сдали государству, предварительно сделав совсем не требующийся ремонт. Мебель распродали и раздарили, а дачу продали. «Запор» свой и гитару Мишка двинул какому-то фарцовщику с пятака, и уехали себе налегке.

Толик Бобров-Боб основательно занялся футболом и стал профессионально, за деньги, играть в команде «Луч» колхоза «Светлый путь». Очень скоро он стал центральным нападающим и самым результативным бомбардиром. Его забрали в сборную команду Крыма, а потом – в киевское «Динамо».

Рашид-Гуцул устроился в филармонию и дубасил на ксилофоне. Валерка Ганс поблагодарил все руководство колхоза за то, что они просили его остаться и даже обещали прибавить зарплату, и уехал искать счастье в Москву. И надо же – нашел! Он устроился звукорежиссером к Алексею Муланову – бывшему звукорежиссеру Аллы Пугачевой, ставшей суперзвездой советской эстрады. С ее легкой руки Муланов и перешел из разряда техперсонала в категорию артистов.

Василина заканчивала школу, снова стала отличницей, ей прочили золотую медаль. После уроков теперь она больше сидела дома. А где-то в апреле на своей «Жиге» к ней приехал Слива и привез кучу новых пластов. Они слушали их все на той же «Эстонии», которую Валерка Ганс как-то списал в клубе и оставил Василине. Перед уходом Слива как бы между прочим проговорил: «А я у себя еще одну ставку пробил на сезон – не хочешь попеть?» Та, помолчав, ответила: «Нет, Слива, спасибо».

– Сейчас ЯОМА создали, можно фирм упеть, если программу сдашь. Мы ее для себя делаем – заказывают-то все равно «Мясоедовскую», да «Поспели вишни в заду у Махавишны», – сказал Слива с ухмылкой и продолжил: – Тебя это касаться не будет. Отпоешь в варьете с восьми до девяти – и свободна. А останешься на «парнас» – полная доля.

– Нет, Слива, спасибо, не могу, – отказала Василина опять.

– Ну, тогда ладно, Василина, поеду я, в кабак уже пора.

Василина вышла проводить его и у калитки вдруг спросила:

– Слива, а ты откуда родом?

– Из Харькова, – удивленно ответил Слива.

Василина улыбнулась и весело проговорила:

– А когда репетиция? Сказали, дело будет.

– Завтра в три, – еще более удивленно, но уже с улыбкой ответил Слива.

Начались репетиции. Все музыканты были старше ее и даже намного. Но это не серпало. Состав был крепким, и играли они намного лучше пацанов из «Гулливеров». Примерно месяц делали репертуар Василине: необходимый, обязательный и желательный – так определил его Слива. За это время Василина сдружилась со всеми музыкантами, которым очень нравилась новая певица, а они ей. Они не были хиппарями, а одевались модно и дорого. Их музыкальные привязанности не ограничивались только роком, они играли одинаково хорошо музыку всех направлений: забытый джаз, западную попсу, джаз-рок, ну и нашу советскую эcтраду знали назубок. Вообще это был золотой век кабацких музыкантов, профессионалов высочайшего уровня, из которых вышла вся сегодняшняя элита шоу-бизнеса. Василина готовилась к выпускным экзаменам, пахала как лошадь и окончила школу с одной четверкой, заработав серебряную медаль. На что мама Даша заявила: «Только из-за этой твоей так называемой музыки ты не стала золотой медалисткой!» А бабушка была рада-радешенька за внучку.

После последнего звонка Василина вышла на работу в «Интурист» – самый престижный ресторан Ялты. Успех ее опять был ошеломляющим. Даже иностранцы замирали с вилкой у рта, когда Василина начинала петь, не говоря уже о нашей, по-доброму невзыскательной публике. Стало ясно, что тремя номерами в варьете, для которых Василине даже сшили три платья в ателье, не обойтись. Как и предполагал проницательный Слива, ее сразу взяли на полный «парнас». За первую неделю работы с Василиной музыканты подняли бабок, как за месяц без нее. Богатые москвичи отстегивали за заказ в исполнении Лины по полтиннику – вместо червонца таксы или четвертака премиальных. А самые щедрые северяне не жалели и стохи.