Анатолий Полотно - Выход за предел

– Не представляющих, – произнес Сафрон.

– Что? Не понял, – переспросил Виктор Александрович.

– Не представляющих исторической ценности, Витя, но материальную ценность они все же представляют, и большую, – сказал сухо Сафрон.

– Ну да – так вот, если ты, Сафрон, не будешь тут умничать, то получишь бóльшую, я повторяю, бóльшую часть твоей коллекции, заработанной честным трудом в поте лица, назад. Так что скажешь? – спросил так же сухо и твердо Виктор Александрович.

– Я согласен, – проговорил тихо Сафрон.

– Ну, вот и правильно. Жди новостей и скоро, Сафрон. Ты молодец, и принял правильное решение, – весело проговорил Виктор Александрович, встал, пожал руку Опетову и ушел не рассчитавшись.

– Да уж, молодец среди овец, – подумал Сафрон, подозвал официанта, рассчитался и пошел домой.

Вот так Сафрон Евдокимович Опетов лишился части своей коллекции, не самой слабой части, и не имеющей исторической ценности мелочи. Правда, остальную часть ему вернули и довольно скоро. Уже в середине августа было закрытое судебное заседание, на котором он был терпилой (потерпевшим то есть), а его Клеопатра-Светлана-Дора-Доротея и ко – организованной преступной группой (ОПГ, значит). Их приговорили к показательным срокам, а ему, как уже говорилось, вернули коллекцию. Правосудие восторжествовало. Уже перед самым приездом Василины Сафрон решил избавиться от возможного компромата и нашел в кармане Светланиного шелкового халата малахитовую шкатулку елизаветинской эпохи, а в ней записку: «Прости, Сафрон. Твоя Клеопатра».

Вот обо всем этом и думал Сафрон, лежа в кровати со своей новой, молодой, талантливой и очень симпатичной студенткой Василиной, в которую он по-настоящему был влюблен. И вдруг, неожиданно для себя, он произнес: «Василина, а давай снимем тебе квартиру где-нибудь в Ясенево, поближе к чертановскому лесу. Там воздух хороший – гулять можно и тихо».

– А зачем мне квартира, Сафрон? Все же хорошо: я встретила тебя, и больше ничего на свете мне не нужно. Ты со мной, мама Даша – женщина современная, прогрессивная во всех отношениях. Любит меня, доверяет и ни во что особо не вмешивается. Я так счастлива, я как будто всю свою жизнь жила ожиданием этой встречи с тобой. И вот дождалась. Боже, как же мне хорошо!

Она обняла его, поцеловала в щеку и положила голову на его грудь. Сафрону тоже было хорошо с ней. Он ощущал ее любовь к себе. Ту первую, чистую любовь, тягу ее к нему. Подлинную, полную доверия, искренности, неумения что-либо скрывать, недоговаривать, умалчивать, притворяться. По сути дела, это и была юная любовь в чистом виде. Но именно – в чистом. А есть еще жизнь, ее заботы, проблемы, тяготы и т. д.

Василина говорила правду. Она, действительно, всю свою жизнь ждала чего-то настоящего, волшебного, сказочного, ждала, когда придет за нею ОН. ОН, который заберет ее куда-то и будет избранным ею. Если говорить уж совсем романтическим языком, литературным, она ждала или принца на белом коне, или капитана дальнего плавания на белой яхте с алыми парусами. Наверное, все девушки в определенном возрасте мечтают о таком и ждут. Все мечтают и ждут, а она вот дождалась. И потому была счастлива без меры.

Но… В жизни всегда есть «но». Сафрон любил ее до конца, искренне и нежно, как только еще одну женщину на свете – итальянку. Но он не то чтобы боялся, что его снова обворуют. Нет, конечно. Во-первых, он установил новую импортную бронированную дверь в квартиру с системой самых современных замков и сигнализацией. Во-вторых, Василину он даже и в меньшем не мог заподозрить. Он ее видел всю без остатка, всю ее чистую, красивую душу. И дело здесь не в подозрительности. Ему нужно было, даже необходимо, жить привычной жизнью. Быть свободным в привычном смысле этого слова. Заниматься тем, что он любит, в любое время. Не быть связанным какими-либо обязательствами, за малым исключением. Ему как воздух был необходим сложившийся уклад его жизни. А Василина немного, совсем чуть-чуть, разрушала, разбивала этот уклад, нарушала, ломала. Вот он и решил снять квартиру – ей и себе для спокойствия.

– Ты должна самостоятельно планировать свое время и добиваться в жизни чего-то, что хочешь. Ты должна научиться самостоятельно вести хозяйство. Ты должна самостоятельно определить для себя – что хорошо, что плохо, – продолжал он философски.

– А зачем мне это, Сафрон. Я просто хочу быть счастливой, быть с тобой. Просто быть с тобой. И это для меня самое главное. Я твоя, и все у меня хо-ро-шо! – по слогам произнесла Василина, улыбаясь.

– А как же учеба в институте, будущая карьера? – спросил он удивленно.

– Ты со мной, а все остальное для меня легко! Вот и вся наука, институт и карьера, вся философия. Я тебя люблю и хочу быть тобой любима, а все остальное неважно, милый, – не поднимая головы с его груди, закончила Василина.

– А мне важно. Мне важно, чтобы ты чего-то добилась в жизни, блистала в свете, чтобы тебе аплодировали в лучших залах мира, – возбужденно добавил Сафрон.

И они незаметно заснули.

Все его так и звали – Брагин. Хотя его настоящее имя-отчество было Иван Тимофеевич Кошурников. Открыл его, вначале – для себя, потом – для Москвы, а уж позже – и для всей страны, Сафрон Опетов. На Всероссийской выставке выпускников художественных училищ, которая проводились ежегодно, Сафрон обратил внимание на одну работу. Картина была настолько необычна по композиции, по цвету, по манере письма, что он невольно застыл около нее. Полотно было обрамлено не модным тогда багетом, а рамой из обычных, неструганых реек. К тому же вместе с корой.

Но не рама украшала картину, она лишь дополняла диковинную и все же живую природу русскую. Безусловно, у парня были предшественники великие – и Васнецов, и Суриков, и Врубель, и Ге, да и многие другие. Но был в нем и яркий, самобытный талант – дар Божий. Сафрон связался по телефону с дирекцией Кировского художественного училища, узнал, есть ли у их выпускника Кошурникова Ивана еще работы. Ему ответили, что работ у него много, но вряд ли имеются в наличии. Это еще больше заинтересовало Сафрона. Оказывается, этот самородок с первого курса училища после каждых каникул организовывал в общежитии, где он жил, «персональные выставки». А по прошествии двух недель раздаривал все картины – кому какая понравится.

Сафрон все же попросил руководство училища поискать и прислать несколько работ в Москву вместе с автором. Те поискали, поскребли по сусекам и прислали их вместе с Иваном. Сафрон встретил его на Ярославском вокзале столицы и повез к себе домой. Парень среднего роста с волнистыми русыми волосами, в кожаном пальто с поясом и в солдатских ботинках оказался большим оригиналом.