Александр Горохов - Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести

– Геометр, при чем здесь геометр?

– Ага, как геометр.

И тут Витек ошарашил меня, продекламировав:

– Ну? Теперь-то понял?! – не оборачиваясь помахал рукой Витек. – Покедова, может, еще и свидимся!

Я стоял с разинутым от удивления ртом.

– Чего понял?

И вдруг дошло…

Когда вывели из комы, рассказали, что маршрутка взорвалась, что меня выбросило метров на восемь. Медики и полиция приехали на редкость быстро. Это и спасло. Остальные погибли.

Все.

Мгновенно.

В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов, когда оказалось, что социализм – это советская власть не только плюс электрификация всей страны, но еще и плюс химизация народного хозяйства, началось колоссальное строительство химических предприятий. Реконструировались существовавшие и строились новые гигантские комбинаты по производству минеральных удобрений, пластических масс, капроновых, вискозных и других волокон. Возводились заводы по производству каучука, шин, полиэтилена и еще множества других химических веществ и продуктов.

Оборудование и технологию для лучших заводов покупали за границей или, как ее и теперь называют, за бугром, кордоном, короче, у проклятых империалистов, которые нещадной эксплуатацией трудящихся масс могли делать, а мы – увы.

Чтобы научиться делать все это самим, пришлось расширить количество химфаков, на которых обучение наших будущих Кулибиных, в смысле Менделеевых и Бутлеровых, производили уцелевшие старорежимные профессора, их ученики, а также те, кто оказался под рукой ректоров вузов.

В это же время для того, чтобы перечерчивать иностранные машины и аппараты, копировать и приспосабливать к нашим условиям их технологии, а также создавать для нужд химической индустрии подобное свое, но подешевле, попроще и в то же время, как это ни покажется странным, получше, были организованы многочисленные научно-исследовательские институты – НИИ.

Химфаки вузов готовили множество инженеров-химиков. Парни, как правило, после институтов направлялись работать в цеха заводов, а девицы, насмотревшиеся фильмов про белые халаты, мензурки, колбочки и решившие, что химия – это легкое и женское дело, после столкновения с реальной действительностью и бегства с химкомбинатов в большинстве своем пополняли ряды сотрудников этих самых НИИ.

В городе В, для интеллектуального обеспечения химической промышленности, построили штук десять НИИ. Построили их в одном месте и назвали, как было тогда модно – «Научный городок».

Этот научный городок оказался как раз за забором огромного металлургического комбината.

В пять часов вечера, когда у металлургов оканчивалась смена и они, уставшие от огня, жара, грохота и вообще от тяжелого трудового дня, выходили за проходные, в это же время из стеклянных дверей НИИ выпархивали и, звонко стуча высокими каблучками, спешили к троллейбусам наманикюренные, накрашенные и завитые во время не менее трудового дня сотрудники НИИ.

В проезжавших мимо троллейбусах всегда находился некто, кто, расплываясь в ехидной улыбке, показывал на них пальцем и говорил соседу:

– Сталевары, с работы идут.

По утрам Филимонов умывался долго и шумно. Это был его ритуал, действо и, можно сказать, любимейшее из многих его творческих начинаний детище. Сегодня, как и обычно, Филимонов намылил физиономию китайским барсучьим помазком, купленным во время московской командировки в ГУМе. Снял пену безопасной бритвой, ополоснул горячей водой лицо, намазал его кремом после бритья и крякнул.

Оглядел в зеркале: не осталось ли щетины и, убедившись, что сбрил все наросшее за выходные, хмыкнул и, сделав суровую морду, строго глянул в зеркало. Вообразив себя Тарасом Бульбой, ни к селу ни к городу строго произнес первое пришедшее в голову:

– А скажи-ка мне, сынку, редкая птица долетит до середины Днепра?

Потом состроил физиономию под длинноносого дьячка и пискляво ответил:

– А на хрена ей до середины-то лететь, когда махни еще раза два – и на том берету?

– Гм, – подытожил басовито Бульба, – значит, редкая, так и запишем в протоколе.

– За что, начальник, – заскулил дьячок, превратившийся в шепелявого пьяненького алкаша, – что я такого нарушил? Я культурно его спросил, а он хамить. Гражданин начальник, меня жена за котлетами послала, дети кушать хотят, не надо протокол.

– Пить мы все смелые, а когда отвечать – в кусты? – подытожил Бульба, он же – участковый младший лейтенант. – Пройдемте, гражданин.

– Товарищ капитан, – льстиво запричитал дьячок-алкаш.

В это время на кухне засвистел чайник.

– Ну ладно, прощаю в последний раз. Но чтобы мне ни-ни! А сейчас завтракать и в НИИ, – строго, но в рифму закончил участковый.

Филимонов выпил кружку чая с двумя бутербродами, натянул свои любимые джинсы, свитерок, завязал шнурки на кроссовках и отправился на работу.

Филя уже три года как защитил кандидатскую, вел в лаборатории три темы, имел в подчинении трех мэнээсов – симпатичных девчонок, закончивших год назад местный политехнический институт, был перспективным женихом. Однако не подозревал об этом. Вернее, не желал подозревать.

Начальство его недолюбливало из-за длинных, до плеч, волос и постоянного хождения в джинсах. Но темы делать кому-то надо было, а коротко стриженные, в пиджаках с галстуками заведующие группами имели не ту специальность – они были своими-хорошими-парнями. И хотя дипломы инженеров получили по профилю и грамотами за успехи в труде раньше, при социализме, награждались к Седьмому ноября каждый год, но выполнить тему и написать отчет – увы. И пока они курили в коридоре, трепались, раньше – о том, кто забил шайбу, а кто мяч, а теперь – какая сволочь ограбила страну и все своровала, длинноволосый Филя легко, почти шутя, ставил эксперименты, ездил в командировки, внедрял изобретенное и вообще раздражал эту прогрессивную коридорную общественность.

Сегодня в ящике у вахтера на гвозде, под которым значилось «13–66», ключа от лаборатории не оказалось.

– Завлаб уже на месте, – сдедуктировал Филимонов и, не отвлекаясь на эту прозу, продолжил начатый еще в троллейбусе монодиалог с симпатичной кондукторшей.