Лариса Сегида - Канадские истории

Я почувствовала себя неловко и извинилась.

“Дайте мне свою флэшку!” – она нервно швырнула в меня свое недовольство, погружая всю себя в предстоящее удовольствие обеда. – “Как называется файл?”

Я пожала плечами: “Там много папок и файлов…”

“Тина!” – крикнула она своей ассистентке. – “Найди ей компьютер!”

Затем довольно грубо подвела черту: “Тина даст вам свой личный!” – и рухнула на стул с облегчением, чтобы проглотить пиццу.

Я вышла на улицу. Аппетит пропал напрочь. Вошла в университетский сад, чтобы спрятаться в его осенней тишине. Ноги блуждали, шурша разноцветной листвой, пока на моем пути в никуда не появилась скамейка. Я села. Было грустно и пусто внутри от бессмысленной человеческой суеты. Смогла бы я уминать пиццу, будь у моих гостей проблемы?

В кармане я нащупала несколько изюмин и орехов и стала зажевывать ими свое расстройство. Желание покинуть конференцию тут же, без своей презентации, накрыло меня.

Вдруг я увидела табличку на спинке скамейки: имена двух женщин с той же фамилией, их годы жизни с разницей в возрасте в двадцать лет. Мать и дочь, подумала я. Ниже шла фраза: “Есть только одно счастье в жизни: любить и быть любимым”.

Мои глаза стали влажными. Я сфотографировала табличку и по электронной почте отправила дочери. “Правда”, – был ее ответ.

Я вернулась в здание, чтобы сделать отличную презентацию, закончив ее этими простыми словами, выгравированными на табличке скамейки: “Как бы ни были важны наши должности и достижения, какими бы интеллектуальными мы ни казались самим себе и нашим коллегам, в жизни есть только одно счастье – любить и быть любимым”.

Когда я вернулась на свое место в зале, несколько человек поблизости прошептали мне: “Ваша презентация была удивительной! Особенно последние слова …”

***

Кровь

Кто прилепил голубой цвет к крови “избранных”? Они сами.

Кто их избрал? Они сами.

Избранные среди кого именно? Среди миллиардов остальных.

Почему абстрактные выдумки-придумки столь сильны? Потому что голова правит телом.

Кому нужно ранжирование? Тем, кто в ранге. Тем немногим, за существование которых платят потом и кровью миллиарды. Перед этими же единицами миллиарды пресмыкаются, им поклоняются, платят им дань, стоят часами за заборами их резиденций, чтобы похлопать в такт их ленивому помахиванию ладошкой толпе.

Чему нас учили с детства? Кто не работает, тот не ест. Кто учил? Они. Почему они едят, не работая? Потому что работают остальные. Платят ли они налоги? Кому? Себе?

Толпа орет. Толпа в экстазе при виде их. Толпа их обожает. Красавица та. Красавец этот. Бэбички-красавцы. Они – на глазах у мира, который пашет на них и тащится от их “голубой” крови, бегущей под их кожей. Вскройте, взгляните на хирургическом или патанатомическом столе – их кровь того же цвета, как ваша, красного с сотнями оттенков.

Теории, утопии, революции, перевороты, диктатуры, соцсистемы тысячелетиями пытаются доказать, что нет голубой крови и что все едят, переваривают и испражняются одним путём. Но теории устаревают, утопии высмеиваются, революции, перевороты, диктатуры порицаются, системы загнивают, голубокровные послабее исчезают в пыли истории, посильнее – заскакивают на новые троны и машут оттуда холёными ладошками.

Новые волны тех, “кто был никем”, мечтающие о моменте, когда они “станут всем”, бьются о неприступные берега голубокровных, вскрывая чешуйки тайны истории смены цвета крови. Как на земле Адама и Евы появились первые особые? Что сделало их таковыми? Вначале характер и сила, потом власть, потом капитал. Но удержать два последних проще, будучи милым, красивым, гордым и статным. Таких любят массы. Таким несут подаяния беспрекословно, как под магические звуки дудочки. С их улыбающимися лицами на глянцевых обложках покупаются журналы во всех уголках мира. Им платят отовсюду за их красивую голубокровную жизнь, так как своя, питаемая обычной красной кровью, отчего-то не возбуждает. Притягивает та, что там – в золоте, шелках, папарацци и дворцах. Они – особые, потому что их древний предок вылез вперёд своего племени характером или силой, потом впереди города – своей страстью к власти и потом впереди страны и планеты всей – уже своим капиталом.

Цари, короли, принцы, князи, сэры, лорды, государи, господари. Каков их процент от обычных, кормящих, одевающих и обувающих их? Или малая доля процента, столь малая, что осязаема она только на глянце при помощи прислуживающих им журнальных сплетников?

Жизнь, говорят, одна. По крайней мере, та, что осознаваема именно таким тобою. Может, будет или была и другая, но с иным осознанием. Как прожить её без неявного, но присутствующего рабства перед голубокровными? Как сберечь своё “я” от их каблуков? Свои мысли от их мейнстрима? Свои идеи от их формата? Нет рецептов. Есть только твоё сердце, стучащее в твоём теле, качающем твою кровь, означающую твою жизнь, единственную, уникальную, ни на чью не похожую.

Идёт слон по дороге к водопою. Встречается ему лев, звериный “царь”. Требует дани за воду, за воздух, за жизнь. Устал слон. Встал на хвост царя, прилепил его к земле на секунду и пошёл дальше. Своей дорогой. Своей жизнью. Со своей кровью того же цвета, что и льва…

***

“ Храбрый” полицейский

Моя ночная смена заканчивается, как обычно, в 9 вечера. Теплый октябрь все еще наполняет удовольствием мою десятиминутную велосипедную поездку домой. Мой город не любит велосипедистов. В центре лишь несколько дорог имеют надлежащие велосипедные дорожки, которые неожиданно заканчиваются, и тогда ваша жизнь подвергается риску, так как вас легко может раздавить любая машина с водителем, который в отличие от вас защищен от вашего мягкого тела пластиком и металлом своего автомобиля.

Мой район обычно насыщен пешеходами, но не в этот вечер, погруженный в моросящий дождик. Осторожно и медленно я перемещаюсь с дороги на тротуар, следя за тем, чтобы на моем пути не было пешеходов. До моего дома – одна минута. В этот момент вижу двух полицейских, идущих в мою сторону. Один из них сворачивает направо, а другой буквально бросается на меня. Он хватается за мой велосипед и рявкает: “СЛЕЗАЙ С БАЙКА! СИЮ МИНУТУ!”

Я останавливаюсь и мягко говорю: “Почему вы кричите на меня?”

“ЧТО?!!!”, еще более рассерженно лает служитель мирных жителей. “ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?”

Он передразнивает мой акцент.

“Я сказал: “СЛЕЗАЙ… С БАЙКА… СИЮ МИНУТУ!”

“На этой дороге нет велосипедной дорожки. В моей жизни было три происшествия на дороге. Я не хочу, чтобы меня покалечили снова или убили”.

“ЧТО ТЫ СКАЗАЛА ОПЯТЬ?”

Он краснеет и свирепеет, приближая свое лицо к моему.