Александр Гельманов - Древо прошлой жизни. Том I. Часть 1. Потомок Духа

– Действительно, – сказал я, – кто-нибудь из них покрутится на экране, а через год-другой смотришь на знакомое лицо, его уже объявляют как звезду или легенду. Раньше я думал, что легендарными могут быть только Чапаев или Штирлиц. Почему же так произошло?

– Всё это амплитуда, противоположная прежнему отношению к человеку вообще, и к талантливому, в частности, как к пустому месту. Как, впрочем, и во всех иных отношениях – к алкоголю, моде, нравственности или собственности. А отклонение в отличие от разумной середины не только смешно. И не важно, что мы пока не привыкли к чему-то новому, просто мерзкое должно оставаться мерзким в любое время.

– Потому-то, наверно, талантов и поклонников и сменили кумиры с фанатами, – предположил я.

– Естественно. Но неужели, это показывать достойнее, чем рядового-минёра или старлея, раненного в Чечне? Они иногда приезжают в столицу, купив билет на свои боевые, ходят по улицам города, за который умирали их друзья. Что они видят здесь? Огни казино и ночных клубов, в которых жизнь бьёт ключом.

Кроме этого, происходит явное преувеличение роли некоторых сторон политической жизни и недооценка, умолчание о других. Ведь смешно, когда показывают встречи президента с министрами, положившими свой портфель в ногах. Для чего, например, нам знать, что кто-то принял и накормил кого-то в дружественной обстановке? Какое нам дело до интервью с депутатами, если все решения, о которых они говорят, принимаются потом с точностью до наоборот? Ничего не говорится о проблемах действительных, а если говорится, то так, будто на самом деле их нет.

– Может быть, волновать телезрителей не хотят? – спросил я, чувствуя в своих словах провокацию.

– Пусть больше волнуются те, кто смотрит на нас с экрана. Следовало бы гипотетически вообразить беседу премьера и двух-трёх его подчинённых с домохозяйкой, вернувшейся с рынка. Она бы им перед всей телезрительской аудиторией живо вправила мозги относительно низкого инфляционного роста цен на всё и неуклонного роста доходов населения. Она бы заставила их оперировать только одним термином – покупательная способность, как в нормальной и честной стране. И предложила бы лично еженедельно отчитываться перед населением об изменении этой способности всего в двух словах – улучшилась она или «обратно нет». Но сначала надо объяснить этим «несведущим», что есть два показателя инфляции и роста цен – один у них, другой у домохозяйки. Они должны говорить на её языке.

А пресса? Эти кучи жёлтого мусора, которые не успеваешь обходить, спотыкаешься на каждом углу. И везде смакуются свои или чужие испражнения. Остаётся лишь следовать совету профессора Преображенского доктору Борменталю – не читать советских газет. Зачем же нужно столько суперкроссвордов? Народу что, читать уже нечего? Конечно, к прессе раньше относились по-иному. За заворачивание селёдки в газету с портретом товарища Берия можно было уехать дальше, чем Магадан, но не приведи, Господи. А что в сегодняшние заворачивать прикажете? Жёлтого дьявола?

– Кстати, Сергей Сергеич, через несколько дней будет восемьдесят лет с написания М. А. Булгаковым повести «Собачье сердце».

– Филиппу Филипычу повезло, – восемьдесят лет назад не было телевизоров. А за десять лет до этого он мог оставлять свои колоши в парадном, и никто их не крал. Кстати, о литературе. В редакцию одной из телепрограмм житель одного города прислал три книги, которые купил прямо на улице – учебные пособия и практические руководства по сексу с животными, мёртвыми и малолетними детьми. Одну даму, ведущую нравственную передачу, телезритель по телефону спросил, когда перестанут показывать и печатать то, что вредит нравственному здоровью. Так она с металлом в голосе ответила – когда вы перестанете это смотреть и читать. Хорошо, что её не спросили про наркотики и оружие. Мне дочь рассказывала, что в одном из районов области на дверях суда видела объявление, что ввиду составления отчётов, заявления от граждан в январе не принимаются. Так давайте цеплять такие таблички, как в отелях, – Don’t disturb, – на дверях станции скорой помощи или антитеррористического комитета. Получается, почти как у Людовика XIV: «Государство это я», но после новогодних каникул занят написанием отчётов.

– «Пива нет», «ушла на базу», – констатировал я.

Когда воспоминания бесед с Сергеем Сергеичем в связи с наступлением обеда стали плавно иссякать, мне вспомнился бродяга, сбитый машиной. Думая, что надо бы позвонить в Склиф, я стал отыскивать в многочисленных карманах своей куртки записанный телефон. Но рука выудила не маленький квадратик бумаги, а что-то побольше. Это был старый затасканный конверт, помещённый в полиэтиленовый пакетик, который я подобрал у машины скорой помощи. Затем нашёлся и номер телефона справочной больницы.

– Здравствуйте, аллё. К вам несколько дней назад вечером от метро Тургеневская доставили пожилого мужчину, сбитого машиной при мне. Он не мог назваться…

– Звоните по другому номеру, в хирургию. Такой есть, запишите телефон…

– Спасибо, – я записал и опять набрал номер.

– Здравствуйте. Можно Зиновия Петровича?

– Минуту подождите…

– Да. Соколов.

– Здравствуйте, при мне сбили человека, я был с ним. Такой, знаете, с большой бородой и без памяти. При мне его доставили в больницу, и я, кажется, вас видел.

– К сожалению, память к нему не вернулась. Состояние стабильное, но тяжёлое. Вы кто ему?

– Я был прохожим…

– А, так это ваши данные были записаны в журнале? Ну что тут сказать? Это надолго. Комбинированная травма, ряд переломов, сотрясение мозга. Амнезия. Кое-что по частям пришлось собирать. В общем, нужен не один месяц, чтобы…

– А если он вспомнит, вы могли бы мне сообщить? Я бы тогда нашёл его родственников.

– Конечно, позвоним. Но больной пока даже говорить не может. До свидания.

– До свидания. – Я положил трубку и с надеждой посмотрел на конверт.

Взяв его, я стал рассматривать поверхность бумаги через лупу. Бумага была ветхой, но кое-что я смог разобрать: «Мелекесс, ул. Сударинская, 10, Борисовой Элен». Обратный адрес: «Франция», фамилия отправителя стёрлась, затем – «Шато» и следующее слово стёрлось. Видимо, Шато – это городишко. Я достал само письмо, из которого выпала газетная вырезка. Письмо было тоже написано на французском языке, и я ничего разобрать не смог. Но в самом низу страницы оно было подписано тем, кто его написал, – «Жозефина, март 1915 года».

Да, тут понадобится карта Франции. Интересно, у них города переименовываются всякий раз, как народ возьмёт Бастилию? А карту можно купить в специализированном магазине «Глобус» недалеко от Лубянки, рядом с площадью. Я вертел конверт в руках, пока не заметил на его обратной стороне запись, сделанную наискосок шариковой ручкой: «0922316514 Ник Серг», но что же это за телефон? Попробовал набрать его, но номер не набирался полностью, – его рвали на две неравные части короткие или протяжные гудки. Пришлось читать вырезку, скорее всего, из раздела происшествий какой-то местной газеты.