Андрей Артёмов - Особый порядок

– Увы, к сожалению.

– Вот как! И это вы, Андрей Иванович, говорите как литератор, – возмутился Илья. – Ведь на этом практически и построены все шедевры, построена так называемая вечная борьба добра и зла. Куда без этого?

– Вот как раз-то они, шедевры, и вносят путаницу в нашу действительную жизнь.

– Вы говорите так, будто если не разочаровались, то уж точно разуверились.

– Были на то причины, юный друг. Были…

– Причины в любви?

– И в них, к сожалению.

– Почему к сожалению?

– Если бы на это сразу находились ответы.

– Вот что с людьми делает красота, – задумчиво, монотонно сказал Илья.

– С чего ты взял, что из-за красоты?

– Не знаю, Андрей Иванович… А ваша любовь красивой была? Я имею в виду ту, которую вы любили.

– Да.

– Значит, прав тот, кто сказал, что красота – это страшная сила.

– Я ещё знаю, что красота спасёт мир.

– И это так?

– Честно?.. Сомневаюсь.

– Почему?

– Красота, прости уж за мистику, от демона, а демоническое ничего доброго не сулит.

– Тогда, по-вашему, что спасёт мир?

– Согласие и примирение… Хотя, впрочем, кто его знает; я сам сомневаюсь.

– Или смирение? – внутренне злорадно спросил Илья.

– Очень может быть, – согласился Андрей Иванович и взглянул на Илью.

– А как борьба, которая движет жизнь?

– Борьба вносит хаос и безобразие.

– Если мне жить без борьбы, то я рискую остаться один, не познав счастья в любви, и рискую остаться разочарованным, как… – Илья не договорил.

– Как я?

Илья промолчал. Уже стемнело. На звёздном небе светила луна.

– Не скажи, – не согласился Андрей Иванович. – Видишь, вон на небе луна?

Илья поднял голову.

– Ну вижу, – как бы сделал одолжение Илья.

– Она тоже одинокая в своём роде, даже холодная, а меж тем мы любуемся ею, восхищаемся. И что особенно странно, так это именно влюблённые больше всего устремляют на неё свои взоры. Так что и она, одинокая, холодная, далёкая от нас, привлекает нас же и умеет приносить нам радость.

– Это всё философия, Андрей Иванович.

– А жизнь наша и есть философия. Будь она, жизнь, банальной, разве мы сейчас беседовали бы здесь? Теперь слушай, как выглядит банальностью следующее. Я тоже в своём роде одинок: я любил, и меня любили, была у меня жена, был ребёнок, теперь всего этого нет. Однако я чувствую, что кому-то лишь своим присутствием доставляю если не удовольствие, то, верно, радость – вроде той луны. Ради этого, как-никак, стоит жить.

Илья небрежно усмехнулся, подумал: «Это он всё говорит, имея в виду мою маму. Только она не одинокая, как та луна» – и заявил:

– Вы говорите так оттого, что прожили уже предостаточно…

– А как бы ты сказал?.. На это я имею право.

– И у меня есть право быть счастливым, и за своё счастье следует бороться.

– Я, друг, даже не думаю тебя разуверять в обратном: конечно, быть счастливым куда лучше! Безусловно, у тебя есть право, как и у любого – заметь, любого! – быть счастливым.

– И за него я буду бороться.

– Это хорошее дело, – согласился Андрей Иванович и, подумав немного, добавил: – Хотя как знать, мой друг, как знать.

Послышались неподалёку чьи-то голоса. Андрей Иванович и Илья умолкли. По тем голосам они узнали Ирину и Николая, которые, пройдя ещё немного, остановились возле дома таким образом, что падающий из окон свет хорошо вырисовывал их силуэты. Сидевшие под окном на скамейке молча следили за ними. О чём говорили Ирина и Николай, было не разобрать: ветер уносил их говор в сторону. Силуэты соединились… Вдруг окно, под которым неподвижными, насторожёнными оставались Андрей Иванович и Илья, с шумом открылось, и от этого они, испугавшись, вздрогнули.

– Ах, вот вы где, – обрадовалась Анастасия Алексеевна, открывшая окно.

– Да, мы здесь, – ответил Андрей Иванович.

Карлин и Илья одновременно поднялись со скамьи и вышли из палисадника. Илья вернулся домой. Андрей Иванович вышел на улицу. Ирина увидела дядю. Влюблённые быстро поцеловались и простились. Племянница подбежала к дяде.

– Ну что, дорогая, теперь и у тебя нет покоя?

– Ах, дядя! – вздохнула она.

– Ничего, все мы так вздыхали когда-то.

– Ну, дядя, будто…

– Да-да, девочка, ничего не поделаешь с этим…

– А как она?

– Какая ты любопытная, – улыбнулся Андрей Иванович. – Я разговаривал с Ильёй.

– И что?

– Ой, берегись же ты.

– Кого?

– Это я так, к слову. Не беспокойся.

Они вошли в дом, полный тишины, где Елена Ивановна дожидалась брата и дочь.

Андрей Иванович сдержал своё обещание: он вечером следующего дня уже гостил у Одовцевых, мало того – пришёл не один, а вместе с племянницей; гостили они допоздна. Илья видел из окна своего дома, как они пришли, и уследил, как они вышли от Одовцевых.

Чудесной выдалась весна… зато лето начиналось совсем не доброе – холодное и дождливое. В скверную погоду и выходить из дома не было никакого желания. Впрочем, никто никого и не выгонял на неприютную улицу.

Карлин, оставаясь дома один, большую часть времени тосковал. Нахлынули на него воспоминания, и хандра только усугубилась – он сделался ленивым, небрежным, жалким. Больно было на него смотреть. Днём, когда он оставался с Димой дома, практически не выходил из своей комнаты и валялся на кровати. Становился особенно раздражительным, когда Дима просил, уговаривал его в чём-нибудь. Было замечено, что Андрей Иванович как-то особенно уважительно относился к племяннице и вместе с тем боялся её; она же отвечала ему искренней родственной любовью. Но в эти дни и Ирина не всегда могла на него повлиять. Вскоре сданы были семестровые экзамены, и Ирина стала оставаться дома – это как-то развеяло щемящую хандру Андрея Ивановича. Но на улице всё ещё оставалось холодно и дождливо.

Пришла пора летних отпусков – любимое время трудового люда. Анастасия Алексеевна взяла отпуск и одна уехала на несколько дней в деревню. Лишь второй раз за много лет работы летом в отпуск пошла и Татьяна Тимофеевна. Зато Аня, напротив, окончив десятый класс школы, временно устроилась на работу, хотя не столь высокооплачиваемую и не столь ответственную. Она теперь чувствовала себя взрослой и самостоятельной – вот особенность нынешнего времени и порядка.

Шло время. От нечего делать Андрей Иванович, понемногу придя в себя, вместе с Ириной стал частенько хаживать к Одовцевым, которым доставляло особое удовольствие видеть их у себя.

– Когда же установятся солнечные дни? – спросила Татьяна Тимофеевна.

– Кто его знает, – отвечал Андрей Иванович, – не всё же лето будет таким.

– Хорошо бы, – вздохнула хозяйка, переводя взгляд от окна на Ирину, и спросила: – Как сессию сдала?

– Хорошо.