Александр Беляков - Резервация блаженных

― К нам пришел дед Мороз, ― сказал за нее сорванец, ― можешь посмотреть: он в трусах и майке стоит в комнате.

― Но как же я посмотрю, сынок, если твоя мама меня не пускает.

И тогда сынок, достойный своего папы, впустил этого духа мщения.

Сразу же раздался звук пощечины. Это досталось маме. Я стал собирать свои сырые одежды и готов был прыгнуть в окно. Но не рискнул. Это был девятый этаж. И еще неизвестно было, что лучше: переломать себе ноги и руки или предстать перед разъяренным мужем? И то, и другое было неприятно. Но было еще неизвестно, какое из двух зол было меньшее.

Грозный муж ввалился в комнату и подозрительно посмотрел на меня.

Я стоял тихий и задумчивый.

― Это ты, дед Мороз? ― спрашивает он.

― А что, непохоже?

― А где твоя борода?

― А спросите у своего сорванца, ― отвечаю я и поднимаю с пола кусок ваты.

― Это борода?

― Борода, ― отвечаю, ― что же еще?

Тут он злорадно рассмеялся.

― Ну ты, брат, влип. Конечно, бить тебя я сильно не буду. Мне твоя выдумка понравилась. Одеваешься под деда Мороза и дорога к молодым и замужним женщинам открыта.

И я, вероятно, еще очень долго носил бы отметины его кулаков на своем лице и теле, но молодая мама вовремя вступилась за меня. А я, не будь дураком, быстро проскользнул в приоткрытую дверь. И все-таки, несмотря на некоторые трудности, я честно отработал за Генку дедом Морозом и шел домой с чувством выполненного долга.

Дверь моей квартиры оказалась незапертой, и я, толкнув ее, оказался в прихожей. К моему удивлению и негодованию на самом видном месте стояли желтые генкины сапоги, которые я не спутал бы ни с какими другими. Я снял ботинки и осторожно прокрался в свою комнату. То, что я увидел, сразило меня наповал: Генка лежал в постели с моей супругой в не очень приличном виде.

― Жаль, что у меня нет посоха, ― произнес я громко и уничтожающим взглядом посмотрел на бывшего друга.

Он повернулся, испуганно посмотрел на меня.

― А ты уже отработал?

― Да, ― ответил я, ― Я-то работал, а ты в это время справлял Новый год с моей женой. Ловко вы все придумали, нечего сказать.

Я не ждал ни извинений, ни оправданий. Не стал я и драться со своим бывшим другом, не спустил его с лестницы и не выбросил в окно. Я быстро оделся и ушел от них навсегда. Этот Новый год круто изменил всю мою дальнейшую жизнь.

В этом Новом году я развелся, через полгода женился вновь, обзавелся детьми. Многое стерлось с годами из моей памяти, но это новогоднее приключение не забылось никогда.

С годами оно превратилось в пикантный анекдот, который я рассказывал своим знакомым каждый Новый год.

И когда я слышал их веселый смех, горечь от измены близких мне когда-то людей, уходила, а оставалось хорошее новогоднее настроение.

Когда Трубников закончил свой рассказ, Славик и Витек долго сидели, раскрыв рты. Славик гораздо быстрее Витька пришел в себя и раскатисто рассмеялся.

– Ну, ты даешь, писатель! ― сквозь смех пытался говорить он. ― Ну ты даешь! Какой же ты лох, писатель. Дружок тебя спровадил на работу, чтобы с твоей женой… Да-а-а…

Его возмущению не было предела. Затем, он неожиданно помрачнел и сделал заключение:

– Я б ее, падлу, мигом порешил, и ублюдка этого тоже.

Больше он ничего не говорил, продолжая интенсивно жевать.

Витек был умнее напарника, и потому не стал делать поспешных выводов.

– Вы ведь это все придумали, правда? ― нерешительно спросил он у Трубникова.

– Выдумал, ― признался Алексей Николаевич, ― но что-то похожее случилось с моим приятелем. Хороший он был парень, царство ему небесное, а жена у него была ― дрянь. Он ― на работу, а она к дружку своему.

После этого рассказа, Славик стал относиться к Трубникову несколько по-иному: более уважительно. И когда Алексей Николаевич работал над рукописью шефа, не делал замечаний, а только молчал.

Через несколько дней к ним пожаловал босс. Он прочитал поправленные листы своей рукописи и остался доволен работой Алексея Николаевича.

– Молодец! ― похвалил он писателя. ― Я сам вряд ли смог бы так написать. Но пить с тобой я больше не буду. Слишком ты становишься заносчивым. Как мои ребята, не обижали?

Важа внимательно посмотрел на Славика с Витьком.

Те невозмутимо смотрели на главаря, словно два безгрешных ангела.

– Нет, нет, что вы, ― неожиданно для самого себя стал защищать бандитов Трубников. ― Они очень милые ребята.

Важа прищурился.

– Милые, говоришь? На счету у Славика пять загубленных душ, а Витек завалил восьмерых.

Трубников посмотрел на своих охранников так, словно их впервые видел. Эти люди могли убить и его, если это им прикажет шеф. Но смогут ли? Смогут!

– Уважаемый товарищ… Тьфу ты! Господин Важа, ― обратился к главарю банды Трубников. ― Я хотел бы поговорить со своими женой и дочерью.

Важа улыбнулся, обнажая ряд золотых зубов.

– Нет ничего проще, дорогой.

Важа протянул Алексею Николаевичу сотовый телефон. Трубников дрожащей рукой набрал номер.

Трубку сняла дочь.

– Это ты, папа?

Трубников, услышав ее голос, едва не прослезился.

– Это я. Как вы там? Никто не болеет? Как я? Нормально. Нет, в милицию не звоните. Закончу кое-какую работу и вернусь. Недели через три. Может, и раньше. Не волнуйтесь. До свидания.

Трубников протянул телефон бандиту.

– Все в порядке, дорогой? ― осведомился Важа.

– Скучают, ― отозвался Алексей Николаевич. ― Только вы меня не убивайте.

Лицо Важи стало мрачным, как грозовая туча.

– Зачем? Ты сделаешь свою работу, я тебя отпускаю и награждаю.

И грузин сделал красноречивый жест рукой, словно отпускал его на все четыре стороны.

– А то я боялся… ― начал писатель.

– Ничего не бойся. Делай, как я тебе велю и скоро увидишься с родными, ― успокоил Трубникова грузин, ― а затем поедете в Турцию или Португалию. Солнце, море, песок, шампанское. Может, там вы напишите свой очередной, лучший детектив.

Трубникову было сейчас не до курорта. Ему необходимо было выбраться из этой переделки живым и невредимым. Пока он работал над мемуарами босса, он был ему нужен. Но как только он закончит труд, его жизнь не будет стоить и копейки. Разве можно доверять убийцам и бандитам? Обманут.

– Ну, не буду вам мешать, ― произнес Важа, хлопая писателя по плечу, ― работайте. На следующей неделе забегу.

Грузин поднялся, красноречиво посмотрел на Славика и Витька, и быстро поднявшись по ступеням, очутился в мире свободы, неба и солнца.

И опять Трубников остался наедине с убийцами. Общение с ними тяготило его. Но в то же время, он понимал, что перед ним люди несчастные, запутавшиеся, не верящие ни во что, но ищущие свою правду.