Александр Беляков - Резервация блаженных

Дни проходили за днями в кропотливой работе. Работая над мемуарами, Трубников учитывая все факты жизни мафиози, пытался воссоздать правдивую историю его жизни. На третьей неделе этой работы, Славика заменил разговорчивый Володька, молодой, словоохотливый парень, знающий немало анекдотов и смешных историй. По вечерам, когда ручка выпадала из натруженной руки Трубникова, а пишущая машинка отказывалась повиноваться, Володька развлекал писателя похабными стихами и блатными песнями. Витек, наоборот, замкнулся и ушел в себя. Говорил он мало, недоверчиво поглядывая на балагура. И как-то раз, когда Володька вышел по нужде, Витек сказал Трубникову:

– Не верь ему. Этому убрать человека ничего не стоит. У него нет никаких принципов.

Трубников хорошо запомнил его слова и вел себя с Володькой осторожно. А тот не унимался и рассказывал анекдот за анекдотом. «Как у него язык не заболит?» ― думал про себя Трубников.

– А теперь, может, вы что-нибудь расскажете?

Этими словами Володька застал Алексея Николаевича врасплох. Он не знал, что ему рассказать этим ребятам. Бандиты терпеливо ждали его рассказа. Особенно Володька. Ему так хотелось переплюнуть известного писателя, поймать его на ошибке, на оплошности, как ловит на «штампах» известный и уважаемый критик молодого и начинающего писателя. Алексей Николаевич вдруг вспомнил один из первых своих рассказов на криминальную тему. О мести, которая настигает убийцу через много лет.

«Как же он назывался? ― не мог никак вспомнить Трубников название этого рассказа, ― Может быть, „Отложенная месть?“ или что-то в этом роде».

И наконец он вспомнил. Рассказ назывался «Живи и мучайся».

Время ожидания затянулось. Володька достал из-под стола начатую бутылку водки и сделав несколько глотков из горла, передал ее Витьку. Витек слегка отстранил его руку. Пил он редко, поддерживая себя в хорошей спортивной форме. И считался самым способным бойцом у Важи. Его даже пытались перекупить у грузина другие авторитеты, но Важа сказал всем, что Витек не продается.

– Ты чего морду воротишь, ― обозлился на Витька Володька. ― Выпей.

– Не хочу, ― отрезал Витек и пришлось балагуру убирать сосуд с горячительной жидкостью под стол. И в это самое время Алексей Николаевич начал повествование.

Высокий человек в новом, белом халате, шел по длинному больничному коридору.

И хотя встречающиеся ему на дороге медсестры и медбратья не знали этого, уверенного в себе, спортивного мужчину, вид его внушал уважение, и они, уступая ему дорогу, уважительно здоровались с ним. А он лишь слегка кивал им головой. Когда больничный коридор опустел, мужчина, оглядевшись по сторонам, быстро зашел в палату. На кровати, у стены, лежал бледный, заросший щетиной, человек с ампутированными ногами. Увидев незнакомца, калека спрятал свои обрубки, прикрыв их одеялом. Человек в белом халате посмотрел на него с нескрываемым презрением. Калеку появление «доктора» не удивило, но и не обрадовало. К нему часто наведывались доктора и даже профессора, но не для того, чтобы как-то помочь ему, а для того лишь, чтобы еще раз осмотреть. Но этот доктор не стал его осматривать, а вытащил из чемоданчика одноразовый шприц, ловко вскрыл ампулу. Калека повернул к нему свое худое, полное боли, лицо. Он внимательно посмотрел на доктора и испугался. Где-то он уже видел эти, полные холодного огня, глаза.

― А, ― пытался что-то сказать калека и приподняться. Но доктор предостерегающе поднял руку со шприцем.

― Я облегчу твои страдания, ― произнес он, растягивая в улыбке уголки губ.

― Кто… ты?

Калека пытался вспомнить, где он мог видеть этого человека. И вспомнив, едва не повалился с кровати.

…Около окровавленного тела женщины ― восьмилетний мальчик. Он, тогда еще совершенно здоровый человек, поднимает пистолет, чтобы убрать ненужного свидетеля, но противный, действующий на нервы вой сирен, заставляет его поторопиться. Он стреляет наугад и промахивается. Времени для повторного выстрела нет. Он уходит, слыша рыдания мальчика…

― Ты…, ― пытается что-то сказать калека, приподнимается, но бессильно падает обратно на кровать.

― Тебе вредно много говорить, ― произносит высокий мужчина и надвигается на него, словно ангел мщения.

Игла уже касается кожи калеки. Сейчас будет легкий укол. Яд проникнет в кровь, и муки его прекратятся. Калека закрывает глаза.

«Наконец-то» ― шепчут его сухие, потрескавшиеся губы.

Но убийца в белом халате медлит. Лишенный обеих ног, человек открывает глаза и видит, что доктор убирает шприц в чемоданчик.

― А… почему? ― пытается спросить калека.

― Почему я тебя не убил? ― переспросил доктор, ― Думаю, что для тебя это будет слишком легкая смерть. Посмотри на меня.

Мужчина в белом халате сделал несколько приседаний.

― Ты так никогда не сможешь, ― злорадно заверил мститель калеку, ― Никогда, слышишь! Я оставляю тебе жизнь, зная, что она будет горькой и никчемной. И я не имею права тебя наказывать. Бог тебя уже наказал. Так что живи и мучайся.

Доктор помахал ему рукой и быстро вышел из палаты. Больше этого доктора в больнице не видели.

А калека, вцепившись зубами в подушку, грыз ее до тех пор, пока пух не забил ему все горло.

«Да, ― думал калека, ― Бог наказал меня за преступления. Теперь только остается ждать, когда он простит меня и пошлет быструю и легкую смерть».

А слова мстителя звенели в его ушах: «Живи и мучайся, живи и мучайся…»

Витек и Володька некоторое время молчали, впечатлившись рассказом. Затем Володька еще раз приложился к бутылке, и нагло улыбаясь, бросил писателю в лицо, словно вызов:

– Дерьмовый рассказ, папаша! А еще писателем называешься.

Алексей Николаевич сначала густо покраснел, а затем побледнел. Ему захотелось броситься на этого внешне простого рыжего паренька с кулаками. Но Трубников сдержался. Он ждал, что скажет Витек. Тот загадочно и задумчиво смотрел на писателя.

– Мне кажется, что рассказ недоработан. Не хватает каких-то мелких деталей, а сам сюжет и, главное, смысл весьма достойные.

Алексей Николаевич удовлетворенно кивнул головой. И если с начала своего заточения бандиты для него были все на одно лицо, теперь он отметил, что Витек ― тактичен и умен, Славик ― глуп и упрям, а Володька ― завистлив, хитер и изворотлив.

Они легли спать на кровати, которых в подвале было целых пять штук. Алексею Николаевичу не спалось. Пружины тоскливо поскрипывали под его, довольно тяжелым, телом. И только под утро он забылся неспокойным сном.