Сергей Бусахин - В плену иллюзий

Однако не все так легко отделались от этой напасти. Например, наша переводчица Эльза Ивановна, которая, как и я, оказалась впервые на морских просторах, не смогла не только встать с койки, но даже оторвать голову от подушки. Первая же её попытка проделать это несложное физическое движение привела к тому, что лицо недужной сначала побледнело, потом позеленело, и, производя судорожные глотательные движения, она обессиленно вернулась в исходное положение. Проделав несколько подобных, но безуспешных попыток, Эльза Ивановна решила, что с неё хватит, и, чтобы не испытывать дальше судьбу, самое лучшее при такой напасти – это оставаться в комфортном для неё положении. Судовой врач принёс ей специальные таблетки, которые она принялась жадно заглатывать и запивать подкисленной лимонным соком водой с надеждой на благоприятный исход. Наконец, когда она начала с большим трудом произносить отдельные слова, научные сотрудники, до этого сгрудившиеся возле её койки и с неослабевающим научным интересом наблюдавшие за ходом морской болезни, почувствовали, что Эльза Ивановна умирать не собирается, а, наоборот, начинает постепенно выкарабкиваться к нормальному состоянию своего организма, успокоились и разошлись по своим делам.

Я сижу в своей уютной ихтиологической лаборатории, делаю эту запись в дневник и то и дело посматриваю в открытый иллюминатор. Светит солнце, и хотя мы уже находимся в тропической зоне и температура над океаном около двадцати восьми градусов, но жары не ощущается – из-за постоянного юго-западного муссона, сдувающего не только жару, но и вызывающего небольшое волнение океана. До меня постоянно доносится шелест волн, трущихся о борт судна, которое в это время направляется на юг, к экватору. Всё, что происходит со мной, кажется мне нереальным, и я, как в детстве, вместо того чтобы учить уроки, с упоением читаю приключенческий роман: что-то вроде «Острова сокровищ» моего любимого писателя Роберта Стивенсона…

Ещё два года назад я и думать не мог, что когда-нибудь окажусь в таком экзотическом месте. Тогда, отслужив положенных два года в армии и слоняясь без дела по Сокольникам, случайно забрёл на Верхнюю Красносельскую улицу и, проходя мимо какого-то серого здания, увидел на крыльце, рядом с колонной громадный чёрный якорь, а над ним – название данного учреждения – ВНИРО; над входной дверью красовался барельеф, изображающий распущенные знамёна, якоря, гарпуны, а в самом центре – вымпел института. В это время по ступенькам поднимался какой-то субтильный очкарик. Я его спросил: что означает этот якорь? Парень оказался вежливым и охотно поведал мне, что это научный институт, который занимается морскими исследованиями и проводит постоянные полугодовые экспедиции по всему Мировому океану, да ещё и с заходом в иностранные порты – для отдыха экипажа. Помню, я настолько был ошарашен услышанным, что долго не мог прийти в себя, а дома, по ночам, вместо того чтобы спокойно спать, лежал и думал об этом удивительном институте. Это же то, о чём я мечтал: путешествия, другие страны, океаны, тропические острова, приключения. Прошло несколько дней, и я решил, что чего бы мне это ни стоило, а устроюсь в этот удивительный институт на любую работу – уборщиком или сторожем – кем угодно… Однако в отделе кадров на меня посмотрели как на умалишённого и сказали с отеческой теплотой: «К нам даже с красным университетским дипломом не могут попасть, а у тебя и законченного высшего образования нет» (в армию я ушёл, разочарованный в учёбе, со второго курса института). Этот «от ворот поворот» меня сильно расстроил, но в душе я почему-то остался абсолютно спокоен и продолжил свои бездумные передвижения по Сокольникам. Через неделю неведомая сила вновь затащила меня во ВНИРО и поставила около окна – напротив отдела кадров. Я стоял истуканом, прислонившись к подоконнику, и неотрывно смотрел на дверь отдела кадров. Сколько я там проторчал – не помню, но вдруг дверь отворяется, и выходит… ангел! – в виде улыбающейся девушки и, заметив меня, ничуть не удивившись, радостно произносит небесные слова:

– Как хорошо, что вы такой настырный и до сих пор здесь околачиваетесь. Вам повезло: у нас создаётся новая лаборатория и нужен лаборант. Вы чертить умеете?

– Конечно, умею! – ещё не веря своим ушам, восклицаю я. – У меня всегда по черчению одни пятёрки были.

– Вот и замечательно, – сказала радостная девушка-ангел, – поднимитесь на верхний этаж к профессору Александрову, и, если он согласится на вашу странную кандидатуру, тогда заходите к нам, и мы вас оформим.

За год, пока я чертил загадочные графики у профессора Александрова, я сдал экзамены во ВЗИПП, на рыбохозяйственный факультет, и стал студентом первого курса отделения «Ихтиология и рыбоводство», а вскоре мне опять повезло: по счастливому стечению ряда обстоятельств приказала долго жить таинственная лаборатория профессора Александрова, и меня, к моей неописуемой радости, перевели в лабораторию, которая принимала непосредственное участие в экспедициях, а ещё через год я уже отправился в свой первый полугодовой рейс в Индийский океан…

– Сергей, а что вы здесь сидите один, – отвлекает меня от моих воспоминаний внезапно появившийся Серафим Всеволодович, – идёмте на воздух – такая красота кругом.

Ему, видимо, нечем было заняться, и он ухватился за меня, как за спасательный круг, тем более я был неопытным новобранцем в этом деле, и он посчитал своим долгом просветить меня. В первую очередь мы отправились на нос судна, где, показывая на волны, неугомонный Серафим Всеволодович объяснил, как определяется их высота.

– Видите, Сергей, кое-где на небольших волнах образуются так называемые барашки в виде пены – это говорит о том, что сейчас на море всего три балла, а если бы везде наблюдались барашки – то четыре балла… ну и так далее.

– А, например, девять баллов как выглядит на самом деле? – хватил я сразу максимальную величину. – Это как у Айвазовского в картине «Девятый вал»?

– Похоже, но там, увлёкшись живописью, он много чего приукрасил – художник как-никак. Я когда находился в «ревущих сороковых», то понял всю свою ничтожность перед этой стихией: высота волн была настолько велика, что закрывали небо. Соседние суда можно было видеть, только когда мы поднимались на гребень волны, да и то с трудом: из-за постоянной водяной пыли кругом; всё пенилось и бурлило. Волна с рёвом заливала носовую палубу судна и била в капитанскую рубку… Вон, смотри! – прервал он свой трагедийный монолог. – Летучие рыбы!

Действительно – из-под носа судна то и дело выпархивали группы сверкающих на солнце рыб и, расправив свои длинные и широкие плавники красного цвета, несколько секунд парили над волнами, а затем исчезали в морской пучине, чтобы через какое-то время появиться вновь.