Алексей Июнин - Гиблый Выходной

– Ю-у-ур, – медленно протянул он Пятипальцеву, – а он рубильник отрубал?

– Рубильник? – с трудом сглотнул наладчик. – Не знаю.

– Триста восемьдесят вольт, Юр, – у Нилепина затряслись свои ладони. – Его ударило разрядом, мать его перемать!

Нилепин разогнулся и взял предложенную ему Пятипальцевым сигарету. Закурили оба. Нервно выкурили. Одновременно потушили окурки. Стали шарить по телу Дмитриева в надежде обнаружить признаки жизни, при том что ни один из них не знал, как это делается. Щупали пульс на обугленных руках, на короткой шее, даже пытались неумело делать искусственное дыхание, после чего Пятипальцеву пришлось подавлять рвотные позывы.

– Он мертв, – Нилепину было холодно.

– Что будет делать, Лева? – глухо спросил Пятипальцев.

Они сели по обе стороны от Дмитриева, долго смотрели на труп и молчали.

08:09 – 08:30

Люба Кротова чувствовала себя очень некомфортно, она понимала, что делает не совсем то, что свойственно нормальным благоразумным людям. Например, мало кто из тех, кто может называть себя рассудительным человеком, будет расставлять в цеху на полу двадцать две толстые восковые свечи красного цвета. Красный цвет в свечах был получен благодаря добавлению в воск крови двадцати двух разных людей – двадцати двух кровных родственников легендарной девушки Анюши, известной среди фабричных работников как «Молоденькая». Люба долго собирала эту кровь, пожалуй, чересчур долго и трудно, чтобы сейчас отказываться от задуманного. Где-то она случайно ударяла жертву по носу, потом сама же оказывала медицинскую помощь, прикладывая вату, которую забирала себе. Было так, что она устраивала маленький, но кровавый несчастный случай кому-то из родствеников Анюши. Где-то наемный ею знакомый по имени Вячеслав разбивал жертве губу, резал, колол или царапал людям кожу. И всякий раз Люба Кротова вовремя приходила на помощь и, называясь проходящей мимо медсестрой хирургии или стоматологии, останавливала кровотечение собственными средствами.

Действовала она только по выходным или поздними вечерами после рабочей смены. Нескольких человек, включая близких родственников Анюши мастер заготовительного участка Люба Кротова нашла без особой сложности, все они проживали в этом городке, а вот с некоторыми другими пришлось повозиться. Люба разыскивала их по нескольким городам и поселкам по всей Российской Федерации. А ведь их нужно было не просто найти, Любе приходилось всяческими способами добиваться от этих людей кровотечения. Порой за определенную плату нанимала Вячеслава, который блестяще справлялся с поручениями и добыл для Любы кровь девяти человек, один из которых был двухлетним ребенком из казахстанского города Хромтау, которого Вячеслав якобы нечаянно царапнул заточенной столовой вилкой по запястью. За выполнение этого заказа улыбчивый Вячеслав потребовал двойной тариф и Люба заплатила ему сполна, сама оставшись почти без средств. Кровавые свечи Люба Кротова делала самостоятельно, хотя Вячеслав предлагал ей свою помощь. Делала их прямо на своей кухне, одновременно читая специальные заговоры и проводя еще кое-какие не очень чистые ритуалы, о которых она не хотела вспоминать и тешила себя тем, что Анюша не дожила до преклонных лет иначе Любе пришлось бы раскошеливаться на тайный поисковой отряд, работающий по всей России. Каждая свеча соответствовала одному году прожитой анюшиной жизни.

Сейчас двадцать две красных свечи были расставлены в ровный круг, центром которого было точное место смерти девушки Анюши. Сладковатый запах распространялся от них, движимый едва уловимым сквознячком из-за больших ворот. Сама Кротова сидела на коленях рядом, читала специальные языческие заговоры, сверяя каждую произнесенную на старославянском языке букву с древними хрупкими фолиантами с коричневыми от времени страницами. В круге из свечей, составляя определенный знак, лежали несколько различный предметов – первый зубик ребенка, перо сороки, три уголька разных девяностопятилетних деревьев, сушеное яблоко, высушенная лапка белки, черная горошина и кое-что еще, что вызывало у Кротовой стыдливые воспоминания. Любе становилось все страшнее и страшнее, крупная дрожь то и дело сотрясала ее хрупкое тело, по сторонам стали чудится пятна человеческих очертаний. По мере того как из уст мастерицы выходили древние, не используемые столетиями, заклятья человекообразные пятна принимали вид человеческих лиц. Кротова сдерживала панический страх, который сама же себе внушала и отказывалась верить в то, что вокруг нее мелькают не просто лица, но лица тех, у кого она взяла кровь для ритуальных свечей. Люба все чаще останавливала речитатив, нервно озарялась по сторонам, вытирала ледяной пот с белого лба и, собравшись с духом, продолжала.

Вдруг все ее тело содрогнулось от далекого резкого хлопка. Люба заикнулась на полуслове, прочистила пересохшее горло и продолжила.

Ритуал по воскрешению духа умершего человека был в самом разгаре, когда до Любы Кротовой раздались посторонние звуки. Она запнулась и медленно повернула голову в сторону стоящего поодаль автопогрузчика и стеллажей с поддонами, полными дверных деталей. В процессе ритуальной церемонии она на какое-то время выпала из реальности, перестала осознавать где находиться и не замечала никого вокруг себя кроме мелькавших пугающих лиц, но вдруг звуки издалека вернули ее сознание в пустой цех и она почувствовала чье-то приближение.

08:12 – 08:18

– Я же сказал, что мы их проглядели! – ворчал кривоносый. – А теперь разберись как они выглядят, если никто из нас их в лицо не видел! Сколько сегодня народу навалило? Кто из них – они?

Троица в синих полукомбинезонах начала выяснять между собой кто из них должен был следить за проходной и оказалось, что Точило наблюдал преимущественно за парковкой, безуспешно ловя глазами так и не появившуюся в ожидаемом месте «Мазду СХ7», Максимилиан Громовержец следил за трассой, держа под наблюдением проносящиеся в снежном вихре автотранспорт, а Женя Брюквин, полагаясь на своих компаньонов, настраивал и проверял аппаратуру. Точило замахнулся на него кулачищем, но, Брюквин, сдерживая возмущение, оправдывался тем, что никто не распределял обязанности и каждый смотрел туда куда хотел сам. Он не обязан был наблюдать за проходной. Тогда стали общими усилиями вспоминать всех, кто входил на территорию фабрики. Точило вспомнил какого-то долговязого доходягу, Брюквин припомнил трех входящих мужчин, один из которых приехал на «Валдае» со знаком «У». Максимилиан Громовержец четко помнил, как входил дежурный охранник, а через несколько минут вышел тот, кто отсидел смену. Он вышел, махнул рукой долговязому, сел в свою машину и укатил. Так… кто еще?