Александр Кичигин - Счастливое время романтиков. СССР. Москва. Общежитие

– Зря ты. Там же просто добрый юмор и ничего больше. Они же понимают.

– Это на гражданке юмор, а здесь за такие шутки получают сутки, – неожиданно срифмовал Литовченко и сам засмеялся своему каламбуру, – сутки на гауптвахте. Что, угадал? На отцов-командиров замахнулся?

– Не угадал, Вова. Мне в учебке не до стихов было – там расслабляться некогда. А у командиров я и там в почете был, как, впрочем, почти все ребята нашего взвода после вузов, которых собрали в один. Мы же по армейским понятиям считались что-то вроде вундеркиндов на общем фоне солдатской безграмотности. По крайней мере, могли без запинки на политзанятиях перечислить все пятнадцать республик СССР, страны социалистического содружества и капиталистического блока.

– Ну, это и я могу, – обиделся Литовченко, – в техникуме тоже проходили.

– Поэтому и в штабе служишь. А у нас, к примеру, вызывают к доске обычного солдата, кстати, той же национальности что и ты, только из глубинки, а он ни одной капиталистической страны не знает. Замполит роты просто в шоке: «Что я с вами на проверке делать буду? Меня же за одно место подвесят! Хоть одну капиталистическую страну на доске напиши…» А солдат не может, хоть и вправду подвешивай! Но солдатское братство разве даст пропасть – подсказать шепотом, конечно, пытаемся. И пишет что-то из двух слов, вытирая испарину со лба. «Не пойму, что ты написал, —морщится замполит, – переведи!» «Вэлыко Брытания! – с гордостью читает боец под общий смех, а бледный от отчаяния замполит, не дожидаясь проверки, уже сейчас готов застрелиться.

– У нас такая же байда, – не удивился Литовченко, – и ничего. Главное, чтобы проверяющие хорошо поели и попили за время проверки. Или к вам больные и зашитые приезжали?

– Там же учебка, младших командиров готовят! Понимаешь разницу? Ну, наш взвод поэтому за всех и отдувался. Разве что в спорте мы подусталые были, но и то не все. А я еще и комсорг, и газету выпускал, и в ансамбле играл, и даже занятия проводил с отстающими.

– Так тебя же должны были вообще сержантом в учебке оставить с такой общественной нагрузкой, как мне кажется.

– Планировали – как замполит по секрету сказал, но оказалось, что не всем это пришлось по нраву. Старшина роты, прапорщик Касторский невзлюбил.

– Старшина роты? Да кто он такой!

– Это здесь раздатчик белья и портянок, а в учебке даже простой сержант как в войсках офицер. Тем более что прапорщик Касторский это вообще уникальный экземпляр. Представь себе огромную тушу, облаченную в сшитую по заказу военную форму из дорогой ткани, как у генерала, едва сходившуюся на животе, такую же огромную фуражку-аэродром, из под козырька которой едва были видны два хитрых маленьких глаза и такой же остренький носик, вечно недовольную ухмылку в уголках рта и большие оттопыренные уши. Впрочем, не такая уж и отталкивающаяся внешность, если не брать во внимание постоянное нагловатое выражение лица, словно ему, прапорщику Касторскому, весь мир был чего-то должен. А я почему-то больше всех! Хотя, впрочем, сам виноват. Как только привезли нас в часть, сержанты построили в проходе казармы после бани в новой форме, сразу же появился прапорщик Касторский. Стал перед нашей необученной разношерстной публикой, уперев руки в боки и широко расставив ноги, и так пренебрежительно-высокомерно говорит:

– Что стоите, как в штаны наклали?! Руки по швам и ноги вместе! – а потом насмешливо добавляет, – Мне можно – я командир.

Тут я возьми, да скажи что-то ироничное шепотом соседу, касаясь личности хамоватого командира. Не помню что, но он засмеялся. А Касторский заметил, приказал выйти из строя, спросил фамилию и пообещал «сгноить в нарядах». И действительно, в первое время я из дневальных по роте не вылезал, пока замполит и другие офицеры части не обратили внимания на мои способности. Даже начальник санчасти нас совершенно здоровых вместе с одновзводником, окончившим художественное училище, в свою вотчину периодически определял с фальшивыми болезнями, чтобы мы наглядную агитацию вывели на должный уровень. Ну, начальник клуба, пожилой майор, ясное дело, нас музыкантов, как родных детей оберегал от всякого армейского произвола, а замполит роты и вовсе во мне души не чаял. И даже не потому, что получил готового грамотного комсомольского вожака с пятилетним институтским стажем – мы с ним еще и по интересам оказались близки: на одних книгах и фильмах выросли, одни жизненные убеждения имели, и потому оба в душе недолюбливали таких хамоватых «командиров» как Касторский.

А уж как старшина роты ненавидел замполита, это уже отдельный разговор! Надо заметить, что замполит – единственный офицер в части кто реально прошел афганскую войну. Был даже контужен взрывом гранаты, хотя никогда этим не бравировал. Будучи очень интеллигентным человеком, часто не обращал внимания на наглые выходки прапорщика в отношении себя, хотя был значительно старше по должности и званию. Доходило до того, что Касторский мог зайти на политзанятия и потребовать у замполита их окончания лишь потому, что ему приспичило отправить курсантов на уборку территории.

– Выйдите, пожалуйста, старшина, – сдержанно осаживал его замполит, – не мешайте проводить занятия!

– Да кому они нужны! – усмехался Касторский. – Все равно от ваших занятий никакой пользы!

– Покиньте немедленно класс!

– Хорошо, – лукаво соглашался Касторский, – если не верите, обратите внимание на портреты высшего военного руководства страны!

И тут после продолжительного коллективного просмотра курсанты среди множества парадных портретов маршалов и генералов удивленно замечают выполненное в том же духе до боли знакомое изображение прапорщика Касторского со скромными юбилейными медалями на груди, но с выражением лица достойного генералиссимуса.

– Неделю висит, между прочим, – победно заявляет старшина роты, крайне довольный хохмой.

– А и вправду прикольно! – засмеялся Литовченко. – Этот ваш старшина не лишен чувства юмора. Правда, наш замполит его бы за это отправил на гражданку шутки шутить… Может, у него лапа волосатая где-нибудь среди тех людей на портретах?

– Вряд ли. Скорее всего, однажды нечто подобное прокатило без последствий, а хаму только волю дай. Я же говорю, замполит слишком воспитанным был, чтобы мстить. При этом он столько раз Касторского пьяным в роте ловил и выгонял с территории части, но ни разу не заложил! А тот и вправду привычку взял – накатит самогона, придет и давай над курсантами издеваться! А может и не трогали его, потому что в роте всегда порядок присутствовал, хотя и показушный. Проверяющие прямо умилялись, когда их по расположению водили. Кристальной чистотой в армии никого не удивишь, а вот хорошей организацией культурного досуга – это действительно фишка! С самого начала службы Касторский приказал курсантам скинуться на приличный музыкальный центр, который установили в казарме и включали во время проверки, утверждая, что солдаты вечерами предпочитают пришивать подворотнички под классическую и популярную музыку. Иногда включали и в праздники, а также, если часть посещали чьи-нибудь родители. Для этой же цели и за те же средства по настоятельному требованию старшины был организован и живой уголок, состоящий из нескольких забавных хомячков – любимых животных Касторского. Радости они, правда, нам не приносили – одни неприятности. Нетрудно догадаться, как старшина роты ежеминутно проверял качество их содержания, начиная с питания и кончая уборкой клеток! Зато вечерами, когда он наблюдал за животными, присев в удобном кресле, его привычный нагловато-шутовской взгляд, как правило, менялся на мечтательно-умиротворенный. И так как в этот момент прапорщик Касторский был потенциально не опасен, курсанты могли спокойно заниматься своими делами, не боясь попасться ему под горячую руку. Иногда возле клеток присаживался и мой командир взвода, старший лейтенант Побегайло, который доставал самого толстого хомячка, комично изображал его избиение, при этом приговаривая: «По почкам! Получай жирная свинья по почкам! Ну, право, вылитый прапорщик Касторский!», – из чего можно было сделать вывод, что не любили старшину роты не только курсанты. А еще его каптерщик [7]как-то поделился, что Касторский периодически с командиром роты в бане парится. Может в этом причина его высокомерного поведения и непотопляемости? Говорит, что водку и пиво им туда носил. Это, конечно, веский аргумент.