Сергей Овчинников - Фея

– Ты еще не одет?

Мама, уже сменившая домашний балдахин на однотонное зеленое платье, снявшая бигуди, возя на ходу по губам помадой, ткнула его в спину. – Бегом давай!

– Мам, дай трусы чистые.

– Зачем? – плюнула она в синюю коробочку, ерзая в ней маленькой щеточкой.

– Я в душ, – глядя, как она намазывает на ресницы получившуюся смесь, сказал Павел.

– Ты же в субботу купался.

Мама подправила пальцем лишнее, распрямилась, покрутилась, оглядев себя со всех сторон, сняла с вешалки желтый жакет.

– Все, я побежала. Каша на столе, после школы не забудьте дома убраться.

«Мы были самостоятельные», – глядя на закрывшуюся за ней дверь, подумал Павел. Грохот обрушившейся в унитаз воды заставил обернуться.

– Выключи, – Андрей вытянул палец в сторону выключателя. – А ты почему не в школе? – засунул он этот палец в нос. Павел присел перед братом:

– Андрюш, ты в каком классе?

– В третьем «В». Ты чего? – улыбнулся клоп, не вынимая пальца.

– А я в каком?

– Гы… Дурак, что ли? Шестой «Д».

– Я в шестом?! – вскрикнул Павел.

– Или в седьмом. Я не помню. Открой мне сгущенку.

– Ты во вторую смену учишься, – вспоминал Павел. – И кто тебя в школу собирает?

– Никто. Сам. Откроешь?

– Как сам? А форму, портфель? А уроки ты с кем делаешь?

– Сам. Пошли сгущенку открывать.

– Сейчас открою, – задумался Павел. – Дневник принеси мне свой.

– Зачем?

– Да просто…

Пока он шарил в кухонных шкафах, Андрей приволок оранжевый, заклеенный переводками ранец, уселся за стол и опять воткнул в нос палец.

– Будешь так ковырять все время – хобот вырастет.

– Как у слоненка?

– Как у слона.

Листая страницы дневника, Павел смурнел.

– Мама смотрела его вчера?

– Ты что? – хохотнул брат. – Как она посмотрит? Она ж в одиннадцать только приходит. А я сразу после Хрюши спать. Ну, ты откроешь?

Радио заливалось утренней зарядкой. Павел закрутил ручку орущей коробочки до нуля, пододвинул брату тарелку с кашей. Маленькая кухонька, метров шесть, со столом у окна, овальный холодильник ЗИЛ, синие до середины снизу стены, как в подъездах позднего мелового периода, газовая плита и штампованная жестяная раковина с мусорным ведром под ней. Яркий красно-белый кухонный гарнитур выглядел здесь как американский ковбой, зашедший в отдел кадров Уралвагонзавода. Как эта заграничная красота появилась в доме, Павел уже не помнил.

– Где мама сгущенку прячет?

– Там.

Распахнув дверцы шкафчика, Павел маленько обалдел. Все пространство было забито бело-синими банками. Малой лопал сгущенку тоннами. С хлебом, сосисками, поливал ею жареную картошку, макароны. Мама работала продавцом в продуктовом магазине и сгущенку отец приносил ящиками. Но когда Андрей научился протыкать дырки в банках и почти весь ящик к вечеру перекочевывал в мусорное ведро, поставки прекратились. Павел достал из ящика ложку, подвинул под нос брату тарелку с кашей и полил ее из только что пробитой банки.

– Норм?

– Что?

– Съешь?

– Съем, – уверенно кивнул клоп, болтая ногами.

Немного постояв над уплетающим приторный корм братом, Павел вышел из кухни.

Зал. Он же спальня родителей, он же место общего сбора, времяпрепровождения, место, где проходят все праздники, когда собирается весь подъезд. Сразу при входе слева два кресла на высоких ножках, между ними торшер с салатовым абажуром. Справа обычный раскладной диван. Мама с папой на нем спали. Дальше, ближе к окну, раскладной стол. Тяжеленная, но очень компактная конструкция. В сложенном состоянии он был похож на обиженный, запиханный в угол, маленький, никому не нужный ящик. Но когда в нем наступала потребность, он становился королем бала. Раскрывал широкие крылья, раздвигался, изнутри выезжали дополнительные панели, и когда все собиралось, втыкалось друг в друга и защелкивалось, превращался в самое большое и важное сооружение в доме.

Стенки с хрусталем не было. Во всю длину дальней стены одна на одной стояли-висели книжные полки. До потолка. Вся подписка «Дружбы народов» за много лет. Красные ряды качественных переплетов: Симонов, Семенов, Конан Дойль. На нижних полках стояли уж совсем иконы. Павел аккуратно вытащил из ряда толстенный коричневый кирпич с золотым тиснением: «Иван Грозный», Алексей Толстой. Рядом стояли его любимый «Спартак» и «Петр Первый». Вспомнил, как отец его ругал за то, что все время в книжках своих. Папа хотел, чтобы он вырос сильным. Как он сам. Поэтому с самого детства Павел испытал все прелести отцовских амбиций. Побывав дзюдоистом, футболистом и бегуном на все дистанции сразу, последние четыре года был боксером. Самым слабым в группе. Так как ростом высок, но от природы тонкокостный, мышцами не одарен, да и духовитости в нем отродясь не было. Тренер – огромный сильный мужик с магическим взглядом и такой же фамилией – Манзуля – давно бы уже избавился от него, если бы не их дружба с отцом. Часто отец заходил в комнату, аккуратно забирал из рук у Павла очередной фолиант, оглядывал его со всех сторон, вертя в руках, будто пытаясь понять, чем таким он намазан, возвращал обратно и, вздохнув, уходил, обернувшись уже на пороге:

– Ты тренировки не пропускаешь?

– Нет, пап. Сборы через месяц. Чемпионат же скоро.

– Ну хорошо, спокойной ночи.

«Да пусть читает», – слышал он через стену. Но отец кипятился. Слов было не разобрать, но смысл споров родителей был понятен и так. Папа расстраивался, что старший сын не оправдывал его надежд. Сам – воин, боксер, спортсмен до мозга костей, видел, что Паша уродился от природы хилым и трусоватым, и пытался как мог это исправить. И увлечение Павла книгами он почему-то считал основным препятствием на пути к мужеству. Каждый раз, собираясь на тренировку, Павел падал духом, но деваться было некуда. Зато вечером после всех мучений можно было, пока родители смотрели какую-нибудь черно-белую «Песню-78», открыть книгу и окунуться в мир, который можешь раскрасить сам. Иногда отец выпивал, и тогда с книжкой ему на глаза лучше было не попадаться. Сразу требовался дневник. «Почему тренер жалуется?», «библиотекарем будешь», «десять кругов вокруг дома» и т. д.

Пройдя вдоль полок, уперся в телевизор. Огромный деревянный ящик с выпуклым толстым экраном – «Фотон-714». Мерседес среди советских телевизоров. Апофеоз благополучия любой семьи. Он стоял на специальной подставке, с полкой внизу, на которой лежал катушечный магнитофон «Снежеть».

«Кто ж вам названия-то придумывал, блин», – улыбнулся Павел, поглаживая матовую крышку. Рядом лежали бесцветные картонные коробки с бобинами, подписанные карандашом. В основном был «Владимир Высоцкий». Отец его очень любил. Слева от телевизора на тонких деревянных в раскорячку ножках стоял целый музыкальный центр «Урал». С огромной шкалой с названиями городов мира, двумя объемными крутилками и красной полоской поиска зачем-то. Искать, крутя крутилки, было нечего: «Маяк» и еще пара станций. Но зато под массивной деревянной крышкой был проигрыватель. Павел вспомнил, как бегал в «Союзпечать», покупал на сэкономленные в столовой деньги журнал «Кругозор», чтобы выдернуть из него серую или синюю, гнущуюся, как бумага, пластинку и потом полчаса сидел, завороженно слушая Аманду Лир. После бесконечных Кобзонов, Пугачевых и Леонтьевых это был глоток воздуха.