Сергей Овчинников - Фея

– Да не гоню я! – взвыл Павел. – В душе не ебу, откуда это взялось. Не помню я ничего, клянусь.

– Поешь! – сказал Алексей. – Пить больше не будем, работать надо.

Павел уныло ковырял в коробке, наматывая на вилку пластиковую лапшу, макал в жижу хлеб, но не лезло. Больше того, выпитый ранее кофе взбунтовался против такого неуважения и рванулся обратно.

– Я сейчас.

Забежав в ванную, он включил воду на полную, преклонил колени перед фаянсовым алтарем и уже собирался прочесть свою скорбную молитву, как вдруг заметил, что в углу, возле никелированной стойки, что-то не так. Совсем не так. Потому что из маленького ведерка торчала не ручка ершика, а изящно сужающееся горлышко бутылки с красной закручивающейся крышкой.

– Ну что ты там? – стукнул в дверь Алексей. – Утонул, что ли?

Тишина. Только шум воды. Не из душа. Из крана.

– Паш! Паша! – долбанул он ногой дверь. Она открывалась вовнутрь, Алексей навалился своими ста килограммами, коробка треснула.

– Епт…, – только и смог он произнести. – Да и пошел ты!

Пнув скрюченный в эмбрион пьяный труп, закрутив кран, выключил везде свет, влез в ботинки, натянул куртку, забрал ключи от «газели». Еще раз осмотрелся, положил ключи от квартиры на видное место, вышел и захлопнул за собой дверь.

– Ты зачем людей беспокоишь? – два борова с одинаково унылыми лицами нависали над ним, буравя, словно дырками стволов, пустыми, бесцветными глазами. – У тебя проблем мало?

Павел стоял под ними и хотел срать.

– Ты, чмо тухлое! Ты теперь вообще всем должен, слышишь?

– Это почему? – прозвучало жалко, как «извините, пожалуйста».

– Игнат, объясни человеку, – не поворачиваясь к стоящей за его спиной машине, рявкнул один из быков и сделал шаг в сторону. Павел уже расхотел срать. Он хотел умереть. Нет, он знал, что его не собираются убивать, но от этого знания хотелось умереть еще больше.

Задняя дверь открылась, из нутра огромного черного кабана вышел человек с лицом Джейсона Стетхэма, оглянулся, одернув изящный, дорогой костюм, достал из багажника небольшой прямоугольный кофр, положил на крышу «мерседеса». Потом скинул и бросил пиджак в машину, поднял воротник белоснежной рубашки, достал из кармана брюк кусок красной ткани, расправил, встряхнул и повязал на шею. Не платком гламурным. Два хвоста с квадратным узелком в основании свисали на грудь. Опустив воротничок, Стетхэм пристально посмотрел в глаза Павлу и, медленно отвернувшись, принялся расстегивать застежки ящика.

– Ты че творишь? – морщась, подал голос один из быков. Павел его не слышал. Он во все глаза смотрел на человека у машины и на красный треугольник, спускающийся из-под наглаженного воротничка. Он машинально вытаращил в его сторону указательный палец, не в силах озвучить вопрос. Быки обернулись.

В этот момент Стетхэм повернулся к ним лицом, держа в руке медный пионерский горн. Отошел от машины, упер левую руку в бок, выставил вперед правую ногу, поднес инструмент ко рту, глубоко вздохнул…

– Пашка, вставай. Давай-давай, вставай, опоздаешь.

Словно пленка у сапожника-киномеханика оборвалась. Красивый женский голос ворвался в мозг, выдувая своей бодростью остатки сонного мусора.

– По-одъем!

Быстрые шлепки чьих-то босых ног ненадолго удалились, но тут же вернулись обратно.

– Ну вставай, хватит вылеживать. Портфель собрал хоть?.. Галстук еще гладить.

«Галстук…» Павел разомкнул веки, взгляд уперся во что-то красное и ворсистое. Замкнул обратно: «Спать-спать…»

Странно, но, борясь с пробуждением, он не ощущал ни стыда, ни вины, ни тем более желания похмелиться. Уже явно проснувшийся мозг был на удивление чистым, организм не подавал никаких признаков отравления.

В ушах зазвучал торжественный трубный марш, закинувший его, полусонного, в какие-то уж совсем далекие погреба подсознания.

– Здравствуйте, ребята! – закричала какая-то девочка, когда марш закончился.

– Здравствуйте! – вторил ей звонким голосом мальчик.

– Слушайте пионерскую зорьку!

И сразу вслед за ними женский деланно-задорный, с интонацией северокорейской дикторши:

– Здравствуйте, дорогие друзья! К нам в редакцию пришло письмо, которое написала девочка Зоя. Она попросила поздравить своего друга, пионера Леонида, с днем рождения. По этому случаю Зоя даже написала стихотворение. Мы все присоединяемся к поздравлению и с удовольствием зачитываем его в нашем эфире. Итак. Стихотворение другу. «Тебе поем мы славу, Леня! Надежный спутник юных лет. Шагаешь ты в одной колонне с нами, участник радостных побед. Всегда зовешь на подвиг дерзкий! Ты наша гордость! Мужество и честь!..»

«Что-то до хрена пионеров за один сон», – всплыло в мозгу. И вдруг он понял, что это не сон. Звуки были реальны, раздавались в помещении, где он находился, и производил их какой-то древний дребезжащий источник.

– «…Мы скажем Родине и партии спасибо! За то, что ты в стране Советской есть! Ты светишь нам зарею кумачовой! Наступит час, мы выпьем по одной. Трудись, наш Леня! Будь здоров и весел! Во славу нашей партии родной!» Еще раз поздравляем Леонида и по просьбе его друзей мы поставим песню «Родина слышит, Родина знает», чтобы все узнали о том, что у Лени сегодня день рождения.

Широко раскрытыми глазами Павел, не мигая, смотрел в красный ворс висящего перед носом ковра. Голос кастрата Фаринелли пронзительно пел старую песню со словами «Родина», «Кремль».

Он зажмурился, пытаясь вспомнить последние моменты вчерашнего дня. Леха с вонючей сосиской… Доширак… Свое отражение в зеркале, очко унитаза вблизи… Дальше провал.

– Ну вставай уже, Паш! Некогда мне с тобой валандаться, на работу надо.

«Такой знакомый голос…» Женщин в его доме не было давно, а уж «Паша, вставай»… Он скосил глаза. Застеленная белым постельным кровать. Не диван. Провел по ковру рукой – настоящий. Одернул, приблизил к глазам, судорожно сглотнул…

Маленькие тонкие пальчики, давно не стриженные ногти с черными полосками. «Что за…» Рывком сел, откинул тонкое с треугольником посередине одеяльце, уставился на свои ноги. Точнее, на две тонкие короткие спички со сбитыми, в зеленке острыми коленками и такими же грязными ногтями на маленьких в мозолях и царапинах пальцах. Пошевелил ими, поднес к лицу обе ладони, покрутил, вытянул руки вперед, медленно опустил голову на подушку, натянул одеяло… «Ебнулся». Перед плотно закрытыми глазами рядами до горизонта стояли бараны. Их главный, самый большой и почему-то черный, улыбнулся и сказал: «Считай».

– Вставай, хватит валяться! Каждый раз одно и то же, вечером футбол до ночи, утром встать не может. Сегодня никаких гулянок. Домашку и спать.