Сергей Овчинников - Фея

И во всех этих воспоминаниях, в любой из этих ипостасей мерзким выглядел именно ты. Когда подлецом, когда трусом, а когда и вовсе подонком.

Душа уже проснулась окончательно и, пользуясь моментом, отрывалась по полной. Павел нашарил во внутреннем кармане куртки старый Samsung. Растресканный экран показывал четыре двадцать. Время остановилось окончательно. «Господи, помоги, не доживу ведь». Сжался в комок, натянул повыше куртку, крепко сцепил веки и стал считать баранов. Бараны разбегались.

– Господи?

Павел вздрогнул. Он не задремал, это точно, а голос был отчетливый. «Леха, что ли?» С похмелья и так жить страшно: любой шорох, стук в дверь, не говоря уж о телефонных звонках, сравнимы с ударом током. А уж живой голос ночью в квартире одинокого забулдыги…

– Ты просишь Господа помочь тебе дожить до стакана?

На этот раз Павел не вздрогнул. Его подбросило. Голос действительно был реальный. Сильный, низкий и насмешливый. «Все. Белка. Пиздец». Сколько раз он был на грани. Не хватало совсем чуть-чуть, но, зная клинику, правильно выкарабкивался. Много читал про это. Так она и приходит. Сначала они начинают с тобой разговаривать, потом ты вступаешь с ними в диалог.

Скрутившись в каменный комок, сжав до треска в лицевых мышцах веки, Павел приготовился к следующей атаке. Тишина. Минута. Пять. Тело устало сжимать себя вовнутрь, лицо постепенно расслаблялось, и только мелкая дрожь долбила не переставая, периодически попадая в унисон с дробью, отбиваемой зубами. На какие-то пару минут ему даже показалось, что задремал и, открыв снова глаза, с надеждой посмотрел на часы. Четыре пятьдесят. Эта ночь никогда не кончится.

Но что-то изменилось. Прислушавшись к себе, вдруг понял, что его почему-то отпустило. Вместо намечавшегося разрыва сердца вдруг ощутил, что душивший его страх – пропал. Совсем. Будто вынули. Или вкололи обезболивающее. Снизу вверх прокатилась волна и смыла его, как SOS на пляжном песке. Еще через минуту, проморгавшись и поняв, что чувствует себя отлично, что нет никакого желания выпить и что хочет жрать и курить, он даже испугался: что-то не так.

Последний раз он испытывал такое безмятежное блаженство в глубоком детстве, но и искать причину, по которой ему только что открылся портал в рай, не собирался. Главное – не белка. Диван, куртка, Лехин храп из кухни. Окно, за которым должна быть засранная детская площадка и джип соседа на газоне.

Нашарив на столе пачку, кинул сигарету в рот и, пока искал зажигалку, накидал план действий. Душ, кофе, убрать бардак, спровадить Леху домой – дальше видно будет. Зажигалки ни на столе, ни на полу, ни в карманах куртки не обнаружилось, надо было идти на кухню. Он подошел к окну, отдернул шторы и распахнул раму. Свежий ноябрьский воздух ворвался в комнату и честно вступил в борьбу с затхлым кисляком из шпрот, табака и перегара. На проспекте уже шумело московское утро, люди стекались ручейками в сторону метро или возвращались с ночной смены, мамаши паковали полуспящих детей в машины, а, кажется, никогда не спящий дворник Селим рылся в подъездном мусорном баке, трамбуя отдельно пивные банки и картон.

Павел с удовольствием глубоко вдохнул в себя осеннее утро, сел на подоконник, еще раз затянулся, стряхнул пепел… и завис, уставившись на зажатую между пальцев тлеющую сигарету, которую не прикуривал. «Что за?..»

– Так что ты там просил? У бога своего. Утырок.

Спокойная интонация голоса, уверенность в превосходстве, уничижительный, насмешливый тон и общая ощутимая сила в секунду выдернули Павла из так и неосвоенного им рая и отбросили обратно в сегодняшний сон со всеми его ужасами и беспомощностью. Его снова затрясло, бросило в жар и пот. Резко накатила знакомая до слез тоска, захотелось скорее выпить, напиться, забыться, изговнять очередной день, а затем и ночь. Пальцы обожгло, рука дернулась и окурок, разбрызгивая искры, улетел на крышу чьей-то машины. Он так и продолжал стоять, глядя на видимый между домами клочок проспекта и пролетающие по нему машины.

– Сядь на место. Пока в окно не съебался.

Павел медленно повернулся. В глубине комнаты, в кресле, которое отделял от дивана журнальный столик с объедками, несмотря на полную темень, он видел силуэт человека.

Его уже не трясло. Колотило древним советским перфоратором. Было холодно, но пот крупными ручьями сбегал из подмышек в трусы, содержимое которых сжалось в детскую дульку. Хотелось ссать, к маме, на луну и нахуяриться.

– Ты… Вы… Кто ты?.. Вы… Я сейчас в милицию… полицию…

– Сядь, не зли меня.

Рама за спиной захлопнулась. «Блядь!» – подпрыгнул Павел и, сделав один быстрый шаг, сел на диван. Себя он не чувствовал. В голове не было никаких мыслей, кроме одной, пульсирующей огромными яркими буквами рекламного баннера: «Пиздец!»

«Господи! Пусть это будет белка! Пусть я съехал – хер с ним! Примут, отка́пают… Больше никогда, ни капли, клянусь, Господи!..»

– Господи, отка́пай меня?

В этот раз интонация была другой. Такая обычно сопровождается презрительной ухмылкой. Колотило уже с амплитудой эпилепсии, грудь сжало, а в глазах потемнело. Он начал задыхаться.

– Под ногой.

– Чт… Что? – на выдохе переспросил Павел.

– Под ногой. Справа. Опусти руку. Крякнешь еще.

Не сводя с черной тени выпученных глаз, Павел сполз на край дивана и, пошарив внизу, нащупал знакомые обводы стекла. Поднеся к глазам, разглядел красивую некруглую бутылку с широкой, наклеенной наискосок этикеткой. Тень в кресле молчала. Звуки глотков раздались почти одновременно с треском свинчиваемой крышки – емких жадных глотков, сопровождаемых бульканьем пузырей воздуха, замещающего в бутылке жидкость.

– Хорош. Хватит, я сказал!

Павел оторвался, закашлялся, дернулся к столику в поиске закусить, ничего не нашел, поднял с пола куртку, уткнулся в нее и втянул носом. Во все легкие. Выдохнул. Жидкость, не похожая на водку, но явно с признаками всего ей присущего, упала вниз, огнем пройдясь по пищеводу, и уже начала всасываться в кровь. И если это не какая-нибудь отрава, которую притащил с собой этот урод, то сейчас должно было наступить облегчение, думал Павел, зарывшись в вонючую кожу куртки.

– Да уж, – с презрением протянул голос.

Рассвет уже вовсю раскрашивал небо за окном в серое, комната начинала приобретать очертания, но этот черный силуэт в двух метрах напротив не отражал свет совсем. Он его поглощал. «Черная дыра» – естественно, первое, что пришло на ум. Проглоченное сыграло. По крайней мере, его уже не трясло и возвращалось осознанное восприятие. Нейроны в мозгу начали налаживать разрушенные мосты. Снова захотелось курить.

– Что? – спросил Павел, испугавшись собственного голоса.