Виктор Вассбар - Честь имею

– С самого рождения, – ответил мужчина.

Представились.

– Виктор! Вот так встреча! – радостно воскликнул Алексей. – Помню, помню тебя! Как же не помнить такого носатого. Ты у нас такой единственный был.

Мне, конечно, не понравилось, что меня назвали носатым, но если бы не мой прямой с горбинкой нос, собственно, он не большой, то Алексею долго пришлось бы меня вспоминать.

А вот Алексея я не мог вспомнить. Вероятно, он не был моим близким другом, был просто товарищем, так как я не мог вспомнить его (друзей я помню всех, а вот товарищей по нашему району из трёх улиц забыл. Их было очень много!), а он, если верить его словам, лишь только я назвался, сразу вспомнил меня.

Я – СвинаренкоВиктор Васильевич родился 5 августа 1948 года в городе Барнауле.

Мой товарищ – Парфёнов Алексей Петрович родился 14 ноября 1948 года в Барнауле. (Это я выяснил немного позднее). Всю свою сознательную жизнь он прожил в доме своих предков по материнской линии.

Разговорились. Дымка времени, в которой был спрятан Алексей, рассеялась лишь после того, как он показал мне свои юношеские фотографии, аккуратно вклеенные в семейный альбом, бережно выставленный на стол после моей просьбы.

Просматривая фотографии, мы вспоминали наших общих товарищей и друзей.

– А это ты с гитарой, – сказал Алексей, ткнув пальцем на вихрастого подростка, запечатленного на фотографии.

– Себя-то я узнал, – ответил я.

– Слева я, а справа от тебя Мишка… Помнишь? – спросил меня Алексей.

– Мишку помню прекрасно, он жил в пристройке к кирпичному бараку, что на углу Луговой и Максима Горького, – ответил. – Где он сейчас, не знаешь?

– Нет его уже давно.

– Умер?

– Умер-то умер, только вот как!? Убили его. Если помнишь, он был заядлый картёжник, таким и был всю свою короткую жизнь. Как-то смухлевал во время игры с чужой компанией, и поплатился за это жизнью… лет-то было 35 или 36… не больше.

– Мишка, Мишка… Парень-то хороший был, дружил с ним до моего ухода в армию, а потом переезд на новое место жительства, так и растерял всех друзей, значит, плохой я был друг, – сказал вслух.

– Не кори себя. Все мы что-то теряем, и друзей тоже, – успокоил меня Алексей, перелистнув альбом.

– Во! и у меня такая есть, – ткнув пальцем на фотографию с группой ребят стоящих у лодки, пришвартованной к песчаному берегу рядом с лодочной станцией, проговорил я.

– Это Лёшка, – указав пальцем на худенького пацана, – а это Генка рядом с ним, а ты вот, с Генкой, – проговорил Алексей. – Я рядом с Лёхой. Это его батя нас фоткал, он тогда на лодочной станции был сторожем.

– Вот теперь-то я прочно вспомнил тебя, Алексей, – обрадованно проговорил я. – Эта фотография напомнила, как мы гоняли на моторке моего отца по Оби.

– А на этой фотографии, – перелистнув альбом, – я рассекаю на велосипеде, – проговорил Алексей. – А здесь…

– Извини, – перебил я Алексей. – А кто на этой фотографии?

Моё внимание привлекла фотография, явно запечатлевшая миг из первого или второго десятилетия двадцатого века. На потемневшей от времени фотографии была изображена молодая женщина в цельнокроеном платье с глубоким v-образным вырезом, смягченным воротником «берта». Женщина сидела на стуле, а рядом с ней стоял элегантный молодой человек в мундире офицера русской армии.

– Это мои бабушка и дедушка по отцовской линии, – ответил Алексей.

– А не имеют ли они отношение к событиям 10 октября 2009 года, когда в районе оврага, расположенного на Павловском тракте за зданием «Мерседес-центр», при производстве дорожных работ было обнаружено самое крупное массовое захоронение в истории Барнаула? – спросил я, не надеясь на положительный ответ.

– Непосредственное, – ответил Алексей, чем удивил меня. Отошёл от стола к комоду и вынул из его верхнего ящика коробку из-под обуви.

Я с интересом наблюдал за ним.

Положив коробку на стол, Алексей открыл её и достал пачку писем в старинных почтовых конвертах, но большей частью без них, бережно перевязанных белой шёлковой лентой.

– Эти письма я храню с тех пор как помню себя, а до меня их хранил мой отец. Это письма его родителей, матери – Марии Ивановны Парфёновой, в девичестве Филимоновой, и отца – Парфёнова Леонида Самойловича – офицера русской армии. Это небольшая часть того, что бабушка и дедушка писали друг другу в годы 1-й мировой войны. Бо́льшая часть из них – неотправленные бабушкой письма датированы 1917 годом. Предполагаю, не отправлены были в связи с естественными трудностями доставки, – сказал Алексей. – Почта-то работала в конце войны и перед революцией семнадцатого года сам можешь представить как… очень плохо. Неудачи на фронте, да к тому же ещё революционные брожения в армии…

В 1916 году моя бабушка Лариса Григорьевна Свиридова, в девичестве Пенегина переехала из Омска в Барнаул с дочерью Ольгой – моей матерью, рождённой в 1912 году. Поселилась у Парфёновой Марии Ивановны, моей бабушки по отцовской линии, вот в этом доме, где мы сейчас с тобой беседуем, их мужья служили в одном полку в Омске. Это кратко о моих предках.

В этих письмах история моего рода, с некоторыми из них я тебя познакомлю. Может быть, ты когда-нибудь напишешь о моих далёких предках рассказ, или повесть, – Алексей улыбнулся.

В следующие два часа Алексей продолжал знакомить меня с историей своего рода, с письмами своего деда Леонида жене Марии и с её письмами-ответами ему.

Знакомясь с вековой историей рода Алексея, я обратился к нему с вопросом:

– Если мне не изменяет память, во время раскопок захоронения сотрудники НПЦ «Наследие» обнаружили останки примерно трех десятков человек, а также их личные вещи: два золотых креста, золотую цепь, медные медальоны, мундштуки, кольцо с гравировкой «Марiя», расчески, зубную щетку, эмалированную кружку и прочую мелочь. Имеет ли кольцо с гравировкой отношение к твоей бабушке Марии Ивановне?

– Нет, – ответил Алексей, – то другая Мария. Мне о ней ничего неизвестно, а вот о Николае Кузьменко, упоминаемом в отчёте заведующей отделом археологии НПЦ «Наследие» Натальи Кунгуровой, мой дед Леонид Самойлович писал в письмах к бабушке. В 1914 году омский полк отправили на фронт под N-к, в том полку они служили. Долгое время вместе воевали, потом их дороги разошлись.

По твоим глазам, Виктор, вижу, что тебе хочется спросить меня относительно деда – Парфёнова Леонида Самойловича. Есть ли его кости в найденном захоронении? Отвечаю. Могли быть, но их там нет. Дело в том, что за несколько дней до того страшного майского дня 1923-го года мой дед бежал из тюрьмы, где некоторое время находились привезённые из Ново-Николаевска офицеры. Затем он каким-то образом добрался до села Старая Барда, где в то время жил его фронтовой товарищ. Потом следы его затерялись. От отца слышал, что скрываясь от органов ГПУ, дед прожил в том селе всего лишь один месяц, или даже меньше. По независящим от него причинам был вынужден пойти в Китай, но покинуть Россию не смог. На его пути встал отряд ЧОН, завязался бой, но так это было или иначе, сейчас уже не узнать. – Алексей на минуту задумался. – Вообще-то, знаешь, Виктор, не буду пересказывать весь жизненный путь моего деда, а дам тебе эти письма для подробного их изучения, но с условием, что ты никому о них не расскажешь.