Григорий Семяшкин - В поисках русака, или Русский исход

Семейная идиллия – дедушка и бабушка, существующие вместе в делах и мыслях, как сиамские близнецы, похожие друг на друга сединой и болезнями, в окружении детей и внуков, поспешают в царство большинства. Таймер включен, число лет, оставшееся до конечного причала, сокращается с пугающей быстротой. Определенная обреченность.

Страх исчез вскоре после знакомства с Витоникой. Он, взрослый мужчина, переживший в жизни многое, увидев на на теле многочисленные шрамы после операций, заплакал. Она, хрупкая женщина, победила то, чего он боялся, к чему он безвольно, с рабской покорностью приближался день за днем. У нее хватило сил и мужества вырвать у смерти продление жизни.

Она стала близка ему, дорога настолько, что у старика-генерала появилась ревность. Опыт жизни убедил его – встречи, знакомства, тайные отношения без ревности поверхностны и случайно-скоротечны. Глубина чувства соразмерна высоте барьера, ограждающего объект увлечения от интереса других, себе подобных особей. Он считал, свобода в отношениях между мужчиной и женщиной до выбора друг друга и ограничение свободы после выбора необходимы, так как ограничение личной свободы – естественное условие создания прочных доверительных взаимоотношений между избранниками. Возможно, он был по современным понятиям эгоистом-консерватором, но как человек успешный по жизни, он точно знал: согласие на взаимную симпатию – это начало совместного движения. Скорость набрана, и прохождение пути требует концентрации внимания, заботливого отношения, прежде всего, друг другу, а не к окружающим на обочине.

Вскоре, после их знакомства, произошел случай, раскрывший Витонике «философское» мировоззрение генерала на взаимоотношения двоих. Однажды на работе он заметил, что она читает на мобильном телефоне сообщение. Полюбопытствовал:

Что пишут?

– Завтра на пьянку приглашают, – ответила она, – отмечать день рождения коллеги.

Личные взаимоотношения они скрывали. Он знал, что на кафедре у нее был короткий роман с одним из аспирантов.

Сердце забилось учащенно, кровь прилила к лицу.

– Пойдешь? – спросил он.

– Я уже ответила – нет.

И тут вновь прозвучал сигнал о переданном сообщении. Взглянув через ее плечо на экран, он прочитал:

– Ну и жопа, ты.

Он вспылил, гневно заявив свои намерения:

– Пойду набью морду, – направился к двери. Тогда она с

трудом успокоила его, повиснув на руке.

– Никто не должен знать, что ты читаешь мои сообщения – убедила она. Его желание защитить ее достоинство мордобоем вызвало у нее одновременно испуг и восхищение.

Летом, в отпуске он ездил отдыхать на море с женой и внуками в Сочи. Осенью же, в начале учебного года пришло приглашение на международный семинар, проводимый в Греции на острове Корфу. Он взял с собой Витонику.

Была уже ночь. Служащие отеля погасили яркие светильники, впустили умиротворяющую тишину на обширную территорию. Генерал и Витоника, в сумеречном свете дежурного освещения уединилась на открытом балконе. Внизу песчаный пляж с мягкими вздохами устало обмывали морские волны. Вдали играл знакомые мелодии оркестр ночного ресторана, спрятавшийся за стеной тёмно-зелёных пальм, освещаемых цветной подсветкой.

– Странно, – сказал генерал, мы приехали из шумной, суетливой толчеи московских улиц, чтобы здесь услышать ностальгическую мелодию «подмосковных вечеров.

– Все как обычно, – приглушенно рассмеялась она, – зимой хочется лета, летом – снежной пороши.

– Как хорошо, – и внезапно погрустнев, добавила, – а еще совсем недавно мне хотелось умереть. Меня убивали памперсы и постель с желтыми пятнами.

Он накрыл ее маленькие руки горячими ладонями.

– Не надо об этом, все прошло, ты же выстояла.

– Мне помогла дочь, мне хотелось выжить только ради нее – я заставила себя думать – я поведу ее в школу.

– Ты молодец, у тебя бойцовский характер, – ответил он. А вот я смалодушничал, – генерал, извиняясь, улыбнулся, – думал, скука загонит меня в тупик. К тому же прежняя работа на износ по пятнадцать-семнадцать часов привела к сбою «мотора», уже два раза лежал в кардиологии. Безделье и болезнь по несколько раз в день заставляли думать о смерти. Ночью я просыпался, мне было страшно, страшно по-настоящему, до холодного пота на спине. Жизнь прошла, а кроме воспоминаний о прошлой работе у меня ничего нет. Жил по запрограммированному маршруту: работа-дом-работа. Конечно, были и радость рождения детей, внуков, были встречи, знакомства с интересными людьми, но это все прошло. Прошло, – добавил генерал задумчиво, – не оставив эмоций, чувств, переживаний. Сравнялось с этим песком, волной исчезло в небытие. Умерло.

– У нас еще все впереди, – Витоника сделала попытку утешить его.

Порыв ветра, легким прикосновением, погладил их волосы. Седую прядь генерала и рыжий локон Витоники.

– Мы будем жить теперь друг для друга, – сказала она ему.

Разговаривали тихо. В соседних окнах гас свет. В уединении беседа текла медленно. В таких случаях общение с кем-то еще излишне. Мир доверия полон для двоих. Мысли, фразы, интонация каждого слова ясны и понятны. Суета повседневности в тот вечер, переходящий в ночь, забыта. В те часы и минуты для собеседников самым важным являлся маршрут перехода по тонкому льду взаимоотношений в совместное будущее.

Ближнее пережитое еще рядом. Годы недвижимого сосуществования, страх перед скальпелем хирурга, собственная беспомощность, вкраплены в прошлое, в уже уменьшающее далеко. Впереди надвигается нежно-золотистая заря удачи и счастья. Витоника переполнена ее ожиданием. Но генерал старается предостеречь ее от излишнего оптимизма.

– На нас будут косо смотреть. Я привычный, как старый конь, переплывший реку, встряхнул гривой и вновь сухой, а вот тебе, Витоника, будет тяжело, во всяком случае вначале, пока все эти разговоры, пересуды улягутся, – генерал попытался оградить, уменьшить глубину ее будущих переживаний.

– У нас есть своя правда, Петр Иванович, – его имя и отчество прозвучали в ее голосе с интонацией домашней теплоты. – Кто нас будет упрекать? Тот, кто безгрешен, бескорыстен, непорочен, – Витоника рассмеялась, – тот сам грешен гордыней. Мы же прячем наши взаимоотношения, а значит, раскаиваемся, поэтому всевышний милостив к нам, и дает нам возможность побыть вместе.

– Конечно, Витоника, – согласился Петр Иванович, – мы свободные люди, свободные от мнимых условностей ханжеской морали. Мы доверяем друг другу, а значит, в наших отношениях нет двусмысленности. Мы можем улыбаться окружающим, мы свободные люди, – он повторил так, словно внушал себе истину.

– Как ты думаешь, зачем нужны желания? – спросил он, улыбаясь, и сам же ответил: