Евгений Москвин - Лечение водой

Она так естественно, искренне все говорила… Гамсонов не прерывал ее и ничего не спрашивал. Он только вдруг почему-то подумал… что любовников у Виктории было не так много… наверное. Да, она «очень-очень одинока. Очень давно». А как же все фотографии мужчин в этой комнате?.. Да разве их много…

– А потом, когда мои ученики вырастали, то приводили своих детей – не чтобы я их музыке учила, а просто. Чтобы показать – какие у них славные детки растут. Год назад моя бывшая ученица доверила мне пожить с ее маленькой дочуркой, пока мама в командировке будет… Она сначала хотела ее у бабки оставить, но эта девчушка шестилетняя прижалась к моему пузу и говорит: «хосю тетю Вику». Хосю – и все. Вцепилась, не отпускает – хосю. И мать оставила у меня ее – на пару ночей. Мы здесь жили. Я ее кормила, поила, мороженое ей покупала. «Могоженое-могоженое» – как она говорила… Вообще девчушка просто прелесть – ты б ее видел.

Виктория остановилась… чмокая губами, пропела:

– А еще больше меня любили преподаватели в музучилище, когда я сама была ученицей. Какая я талантливая, красивая и сэксуа-а-альная… но главное, что талантливая. Главное в человеке – это талант, – она подчеркнула вдруг серьезно. – Талант все спасает, тебя все начинают любить. Помню, мы с моей подругой к одному преподу пришли, так он в нее втюрился с первого взгляда, а меня прям возненавидел. И я даже не могла понять из-за чего – думаю, гнобит, чтоб я с ним перепихнулась? Но потом, когда услышал, как я на рояле играю… Я просто его на колени поставила своим талантом. Он

и говорит: «Я думал, б…ще – нет!.. Так играет!» И потом все ходил по училищу и только и рассказывал… – Виктория, улыбаясь, задержала дыхание и произнесла зачарованно голосом. – «Эта де-е-евушка! Вы бы слы-ы-ы-ышали! К-а-ак!.. Она играет». Но правда скажу тебе у нас с ним так и не получилось отношений. Не вышло, нет… Все-таки если уж сразу какое-то отторжение, непонимание, рознь – потом не выходит сойтись, все равно. Слушай… Денис Алексеевич. Я просто не могу поверить, что ты на море не был… действительно?..

«У меня даже паспорта нет», – подумал Гамсонов. И молчал.

– …ты много потерял. Ты так похож на пляжного трахалыцика. У тя такой торс!.. Ты б там всех баб переджагал. Тебе надо обязательно съездить… Хотя я тоже уже давно не была. Лет пять. А первый раз я ездила… в восемнадцать лет, с подругой. На меня это тогда столько творческой энергии нагнало. Ты бы знал. Любое творчество, любое важное решение в жизни возникает из-за психологической травмы… Меня ж там десять человек разом изнасиловали… Да-да. – Она посмотрела на Гамсонова; совсем уже не улыбалась, но сказала это как бы между прочим, болтливо и вращая рукой – так говорят об отельном питании. – Я на них в милицию подала заяву, но их так и не нашли. Вот так я стала взрослой девочкой. Так решила посвятить себя музыке. А через полтора года поступила в музучилище. Это было так тяжело – поступить – ты б знал…

Гамсонов все лежал на кровати. Не двигаясь. Но когда Виктория, поднявшись с кресла, случайно коснулась его ступни, как-то вдруг неожиданно для самого себя чуть-чуть отдернулся в сторону. Не ногой – плечами.

Но на лице у него ничего не скользнуло, не отразилось. Он просто лежал и медленно водил глазами по комнате, не моргая, ничего не изучая; изредка выхватывая овальное лицо, проплывавшее то туда, то сюда.

Потом поднялся и стал одеваться.

– Ты уже? Что-то ты сегодня больно быстро.

Гамсонов ответил: ничего, потом они опять встретятся, сейчас ему нужно пораньше уйти – работы много привалило.

– Бедненький ты наш фрила-а-а-ансер!.. Дай-ка я еще раз тя поцелую.

А Гамсонов отметил себе с облегчением: наконец-то она не говорит так серьезно.

Виктория позвонила ему минут через пятнадцать после того, как он ушел. Нажимая кнопку «Оп», Денис уже чувствовал, что услышит.

– Пошел в задницу! – резко выстрелила она. И даже чуть визгливо.

Он представил, будто она подпрыгнула при этом на месте – всем своим большим, овальным телом.

– A-а… неужто? Я ж еще прийти хотел вроде как, – Гамсонов ответил как ни в чем не бывало. Чуть иронически.

– С чего бы это? Может, тебе надо презервативы забрать?

– Я-я…

– А ведь мог бы и оста-авить… – Виктория вдруг затянула таким сдавленным, укорительным тоном, будто он лишил ее последнего куска хлеба: – А я ведь тебя любила… Мог бы что-нибудь и оставить. Я ведь хотела построить настоящую любовь. Подарила частичку себя. А ты мне ничего не подарил… Тебе бизнес всю ж…пу к стулу придавил – никаких чувств не осталось.

– Да уж, ни на что не способен… Что ж-ж… Скатертью дорога, как говорится.

– Ах вот как?.. – и она опять звонко выстрелила: – Пошел в п…ду!

И бросила трубку.

Денис улыбнулся, чувствуя большое облегчение… Но разве он сам не мог это прекратить?.. И спрятал мобильный телефон.

Когда Гамсонов подходил к подъезду, вдруг услышал приглушенные Маринины крики:

– Илюша, Илюша, нет, ты не можешь уйти так! Умоляю, прошу, давай поговорим. Я тебе еще не все ска-за-ла-а-а…

Возле подъезда стоял «Lexus» старой модели.

– Я уже все сказал: пошла к черту.

– Нет-нет, стой, умоляю тебя! Я не хотела! Я хотела тебе рассказать, я собиралась! Нет, нет… Илья, Илюша!! Давай поговори-и-и-им!..

Гамсонов ухмыльнулся: «Вот уж ее как в жар кидает».

Как всегда на улице стоял этот спокойный, яркий, неслепящий свет. И было так мягко, тепло. Денис остановился, не собираясь идти дальше, подождать, пока ссора кончится. Тихое желтое солнце над недвижными кленами, и он смотрел на один из них. В центре листьев виднелись глянцевые мазки.

Дверь подъезда отворилась, оттуда вышел наголо бритый парень, с сережками в ушах; в черной джинсовой куртке и черных кожаных джинсах.

– Илья, стой, стой, умоляю тебя! Стой!.. – снова заголосила Марина. – Я хотела тебе рассказа-а-а-ать, я собира-а-а-ала-ась!

А мозаичная стена дома сияла всеми своими слюдяными квадратиками – белыми и небесно-голубыми.

Гамсонов вспомнил душераздирающие крики около недели назад – которые услышал из окна своей комнаты. И теперь опять: пронзительная мольба, во всеобщем спокойствии и свете. Не то чтобы это так похоже, но Марина причитала очень протяжно.

– Илья!.. – последний раз позвала она. Уже вполголоса. С безнадежной ноткой – как зовут, понимая, что не вернуть.

Бритоголовый парень сел в машину и укатил.

Гамсонов прошел к подъезду и распахнул дверь. Марина стояла на середине лестницы, поднимавшейся к лифту: полуразвернувшись к Гамсонову.

Он посмотрел на нее, – а она чуть ухмылялась в сторону. И смущенно и надменно одновременно… как в тот раз, когда он услышал ее первую ссору, с Витьком…