Георгий Саликов - Василеостровский чемодан

Человек, о сём размышляющий, вознамерился вообразить себя в роли случайного накопителя звёздного света, бесцельно растраченного в пространствах космического бытия. Только вот звездой-богачом ли, вороватой ли подделкой под звезду, или, всё-таки, прахом? Вообще, если подумать честно, легко убедиться, что результатом любого энергетического воздействия в нашем мире становится прах. Угу. Ну, тогда не знаю, стоит ли столько светить, чтобы порождать это вещество, которое и вещью-то назвать никак невозможно? Таков уж звёздный свет во всей красе. А стоит ли источать столько совершенных по форме дождинок и снежинок, чтобы породить лужи? Таков уж здешний климат. И стоит ли столько говорить глубоко осмысленными словами, чтобы породить чепуху? Таков наш ум.

Но всё, перед тем здесь пропечатанное, пешеход говорил исключительно про себя, не проронив ни единого звука вслух, и поэтому никто не мог ни услышать, ни оценить этих оригинальных мыслей, кроме нашего героя.

А скуповатые сведения о личности открытого нами персонажа всё-таки просочились к нам на строчки и, наверное, из-за внезапных слухов. Слухи. Молва. Это какие-то мелкие божки очень и очень древнего происхождения. А, подобно всему чрезвычайно древнему, они же и весьма замысловатые, тонкие, будто ювелирные изделия, отточенные умением потомственных мастеров, наработанным в веках и тысячелетиях. Потому нам, грубым людям европейского мышления конца двадцатого века, совершенно непостижимо: отчего слухи могут распространяться быстрее звука и опережать свет? И вообще, благодаря какому средству они приходят к нам ещё задолго до появления самих событий, о которых уверенно распространяются. Они вроде грибов: вылезают из-под земли, выталкиваемые неведомой грибницей, и готово. Хочешь – корзину подставляй, хочешь – ногами сшибай, а хочешь – стороной обходи. Верь, не верь, но если говорят, то зря не скажут. Потом и запоздало появляется достоверность, истинное знание. А сначала – обязательно слухи.

И вот мы, по вылупленной из ниоткуда молве, ухватываем информацию: герой наш не какой-нибудь там учёный-химик или шахматист, а скорее такой, понимаете ли, среднего типа горожанин. И профессия у него, чего бы из себя не коробила, оказалась чистой случайностью и никак не отражалась на его внутреннем и внешнем поведении. Потому-то и средний. Прямо и не знаю, что у него за фамилия. Ну, какая бывает фамилия у среднего горожанина? Тоже средняя? Нет. Наверное, любая. И мне так кажется – совершенно любая. Я даже думаю, что его фамилия настолько любая, то и звучит вот так вот независимо ни от чего, ну, полностью по-любому. Поэтому я могу быть твёрдо уверенным, что его фамилия Босикомшин. «Как, как»? – спросите вы. Босикомшин. Это и есть фамилия точно та, которая любая. Ну, скажите, может ли человек с такой фамилией обладать определённой профессией? Такая фамилия и к деревне маловато годится, нет там такого повода. Она, что ни на есть, городская, поскольку в городе есть повод к чему угодно, любой повод. Да. И на том, пожалуй, сговоримся, дабы, излишне увлекаясь спором об истинной фамилии среднего горожанина, не упустить из виду его лично. А он уже вона где – до моста Дворцового в пяти шагах.

Итак, пожизненный пешеход Босикомшин приблизился к Дворцовому мосту и слегка забуксовал пляской по наклонной плоскости гранита, смазанного чистой гололедицей.

«Странно, – подумал пешеход, слегка расстроив чувства, – а почему бы им и мосты не развести, коли всё равно, троллейбусы не ходят. Уж и впрямь развели бы, и всё прекрасненько, всё хорошо, никому никуда не надо». Но далее ему уже не думалось. Что-то помешало. Мысль у него тоже забуксовала, по-видимому, из-за солидарности с ногами.

Затороченный лёд в Неве тоже не двигался, хотя более половины ширины реки, совершенно свободной ото льда, заметно текла заключённою в себе водой, создавая буруны на исходе из-за быков моста и закручиваясь в мелких воронках, но далее мягко и уверенно устремляясь в давно уготованное будущее.

Босикомшин мог бы снова огорчиться. Мало ли: скользко, мост почему-то не развели, вода нагло уверена в успешно занятом месте на круглой земле… Но печалиться не стал. Наоборот, громко хихикнул, нарочно демонстрируя пренебрежение ко всему, способному огорчить, расстроить или напрямую оскорбить средне-любого человека.

– Не свалиться бы в грязь, – вслед за шумным смехом произнёс он совершенно негромко, но с интонацией облегчения.

Что так снова успокоило пожизненного пешехода, иначе говоря, профессионала-горожанина, даже не дав ходу ему раздосадоваться, мы не знаем. Может быть, воронки и буруны в воде, производящие тоже отдалённое подобие буксовки? Они, таким образом, не оставляли его одиноким в неприятности, будто ему сочувствуя. А ещё, – довольно и внезапного порыва ветра, подтолкнувшего в спину. Пожалуй, он-то и составил вспомоществование на предмет выхода из пляскоподобного топтания на ледяной плёнке, прилипшей ко граниту. Надо отметить, что имеют место и многообразные иные события, подбрасываемые человеку ради успокоения. Меж них бывают совершенно очевидные для нашего героя, а для другого кого, они вовсе неощутимые, поскольку другой, как и мы – лишь сторонний наблюдатель. И есть, конечно, тайные помощники. Такие тайные, что сокрыты и от описываемого нами гражданина, подвергнутого изменению настроения. Есть, знаете ли, в природе вещей, – до чрезвычайности много чего всякого, для нас непременно подсобного, и как раз в нужную минуту, – ан завсегда неведомого нами.

Избрав коньковый приём лыжного гонщика, Босикомшин, подпираемый устойчивым порывом ветра в спину, и ещё чем-то, ловко преодолел препятствие, и так же мягко, уверенно, подобно вольной реке, устремился в собственное уготованное будущее на том конце моста.

ГЛАВА 2

Там, у Адмиралтейства, на спуске к воде, что охраняется львами с шарами, уже другой человек раскрыл настежь пустой чемодан и положил его на нижнюю ступеньку, то и дело накрываемую волной. Потом вынул из карманов двух кукол. Обычных, девчачьих. Одну посадил на днище, другую на внутреннюю сторону крышки. Тут подоспевшая очередная волна, поздоровее предыдущих, приподняла чемоданный катамаран с кукольными пассажирами, а общее течение реки сдвинуло его вдоль ступеньки. Человек едва успел отпрыгнуть назад, повыше, куда не добегает волна, и, создав изящную стройность до того неказистой фигуре, застыл в ожидании, напутственно подняв правую руку. Спущенное им на воду судно, развернулось и, тоже постояв без движения, вроде бы отвечая вниманием на доброе напутствие, сначала медленно и робко, а потом, неожиданно ускоряя прочь направленный ход, отошло наискосок от берега и, несколькими секундами позже, оказалось на стремнине реки. Человек быстро выскочил на мост, устремляясь в сторону Васильевского острова. Там он сразу же столкнулся с Босикомшиным.