Георгий Саликов - Василеостровский чемодан

Солнце продолжало вспыхивать и гаснуть, то ослепительно появляясь в чистой дыре облачного покрова, то совершенно пропадая за основательной толщей тёмной тучи, то высветляло тонкую пелену меж тучами. И босикомшевые мысли также заменялись яркой на тёмную, тёмной на блёклую, вовсе пропадали и вновь пробуждались. Пока не вступили в действие ноги. Они озябли и стали притоптывать, обращая на себя внимание центральной нервной системы. Тут прошёл троллейбус, но Босикомшина, то есть его чувств не задел, только загородил собой на чуток державное пространство от взора, и всё. Потом разгородил. Для пожизненного пешехода троллейбус только и способен быть одной из помех, как в направлении глаз, так и на пути ног. Кстати, о ногах. Они уже не просто притоптывали, а, помогая глазам скорее освободить взор от движущейся ширмы, играющей роль общественного транспорта, пошагали в противоположную ей сторону и обогнули сзади, удачно решив спор босикомшевых мыслей без излишнего умствования. Ступив снова на гранит набережной, Босикомшин теперь уже бегом (то ли от уверенности, то ли от холода) помчался опять к мосту, перегнав троллейбус и оставив его дожидаться зелёного света у поворота на мост. Несмотря на то, что ещё с мгновенья нового старта, глаза отметили однозначную одинокость львов на том берегу, не утрачивалось у пешехода стремление добежать до заветной площадки у воды. Босикомшин бежал, временами цепляясь за перила, бежал и глядел на приближающуюся площадку, охраняемую львами. Он глядел и осознавал там чистую безлюдность, осознавал, но бежал, желая непременно увидеть человека, по странному обыкновению отправляющего кукол в плаванье, торопился, норовя будто случайно встретиться с ним на пятачке спуска к воде и, будто ненароком, спросить: «не эту ли вещицу вы ищете, господин хороший»? Вообще-то уже к середине моста он почувствовал горение в верхней части груди, жжение такое шероховатое в нижней области горла. Но оно образовалось не от пожизненности пешеходного труда, а от чего-то, похожего на изжогу. Бег не слишком был привычен для его не натренированного тела. Частое дыхание повышало кислотность в крови, и оттого появился пожар в области основания лёгких. Бег замедлился и превратился в шаг. А потом Босикомшин и вовсе повернул обратно, совершенно ничем себе того не объясняя. Повернул и пошёл. Но это бестолковое движение вскоре также необъяснимо прервалось. Прекращению способствовало отчасти давешнее столкновение с профессором. Такое случается. Столкнёшься с кем-нибудь и подумаешь: а туда ли я иду?.. К тому же и асфальт, освещённый теперь стойко уверенным жёлтым солнцем, ослепительно и чётко очерчивал продолговатый контур босикомшевой тени на мосту. Возникшая перед глазами, по правде сказать, чужая, но чисто природная уверенность, возможно, и развернула опять Босикомшина к другому берегу. А природная непредвзятость, знаете ли, вдохновляет иногда нашу ленивую мысль. Что-то в мысли самовольно оттачивается без нашего вмешательства. И начинает собою поблескивать, а то и, вопреки родительским генам невезучести, гордо подбоченившись, припускается прямиком к уже уготовленному успеху за праздничным столом. Бежит это что-то к замещению будто бы нарочно оставленного свободного места в собрании выдающихся мыслей признанных авторитетов и знаменитостей. И уже, будто балуясь всеобщим вниманием человечества, приобщается к ряду немеркнущих светил мирового и местного значения… хм. Что это за паразит в мысли? Точно не знаем, но, по-видимому, крепкий и волевой. Именно такого рода, пусть ничем не оправданная, но обнадёживающая и вдохновенная оболочка мысли развернула телесную оболочку Босикомшина и одномоментно подняла его взор к высотам неба.

Чистый цвет позеленелой бирюзы небесного купола редко пересекался лиловато-коричневатыми дорожками, выстроенными из узких, но кудлатых облаков, а подальше, за ними, несмотря на яркий свет неба, и совершенно незаметно глазу, сияли бесчисленные звёзды. Не просто они там себе блистали. Знаете, что наиболее интересное в них? Каждая звезда, имеет ведь принадлежность к одному из семи спектральных классов, известных под именами, данными им Морганом-Кинаном (O, B, A, F, G, K, M). И наш герой, в подтверждение нашему замечанию, между прочим, пробурчал в полголоса: «Один Бритый Англичанин Финики Жевал Как Морковь», припоминая эти конкретные буквенные обозначения спектральных классов, наподобие названий спектра солнечного света, вроде «Каждый Охотник»… ну и так далее, вы это и без нас помните. Итак, находясь на неодинаковом расстоянии от нашего наблюдателя и величину имея разную, всякое небесное светило источало будто бы определённый световой звук. Иначе говоря, на небосводе присутствует звуковой ряд из семи конкретных нот различной длительности и силы, со своими диезами и бемолями, поскольку есть у классов ещё и подклассы. И вышло то интересное, о чём рассчитывали мы вам поведать, и наш герой тому поспособствовал… Хм. Снова непонятность: каким устройством спектральный класс преобразовывается в звуковой ряд? Как сверхбыстрые частоты видимого света вдруг замедляются до слышимого звука? Но на сей раз я не советую пробовать разгадать такую загадку немедленно. Уже давно, и многие учёные мужи старались проделать подобное превращение, правда, больше наоборот – звук превратить в свет, вернее, в цвет. «Каждый Охотник…» ну и так далее. Но особых результатов мы пока не видим. Однако у нас иное представление, и мы не будем сковывать наше воображение. Здесь, над нами, звёздный коллектив оркестрантов Моргана-Кинана торжественно испускал грандиозное световое созвучие. Тем же временем иные светила заходили за горизонт, иные восходили. Шла мелодия. Земля, вращаясь вокруг нематериальной оси и вокруг жаркого солнца, напичканного протуберанцами, а также вокруг центральной области галактики, разбрасывающей рукава щедрым жестом спирального рисунка, она являлась естественным проигрывателем никем никогда не слышанной мелодии из несть числа голосов. Если при этом и горизонт чист, и на небе ни облачка. А когда идёшь по городу, и дома то загораживают, то освобождают разные куски неба, полные пучков звёзд, получается местная городская музыка. А тут ещё и переменная облачность всякая, то и дело, засурдинивает отдельные группы инструментов, привнося туда различные по тонкости оттенки. А планеты, кометы, ближние и дальние, спутники других солнц, а метеориты, астероиды и прочие бесчисленные камешки безграничного концертного зала, – они вместе, подобно эху отражают свет, создавая этакой реверберацией великолепно слаженную акустику! Ну и красота! Волшебная! Босикомшин остановился, потрясённый вдруг ему одному во всём свете явленной небесной симфонией в фантастическом исполнении оркестра космического масштаба. Чудо! Но интересно, подумал он, а если бы и замечательный наш Млечный Путь не был слишком заслонён вездесущим космическим прахом, каково оказалось бы звучание? С ума сойти!