Георгий Саликов - Предпоследний выход

«Выходит дух его, и он возвращается в землю свою: в тот день исчезают все помышления его».

Псал. 145, 4.

Часть первая

«ГУЖИДЕЯ»

Первая вырезка

ОТ ВОСТОКА ДО ЛЕТНИКА

Глава 1. Новый ладонеглядка

Беззвучные позывные ладонеглядки причинили зуд на левой руке, точно в серединке «бугра любви». Они же заставили её вздрогнуть – от основания до кончиков пальцев.

– Фу ты, опять забыл, как он отключается, – шевеля рукой и неохотно пробуждаясь, приглушенно молвил сам себе Любомир Надеевич Ятин суховатым, но тонким голосом, – надо бы позвонить сынку племяшки, пусть подскажет.

Одинокий человек от недовольства участил и углубил морщинки на моложавом лице с чуть заметной печатью возраста, и вынужденно указательным пальцем чесанул «бугор любви». Зуд улетучился, а на ладони возникло объёмное изображение чиновника из местного узла обслуживания государственных иждивенцев первичного звена. Изображение чинно улыбалось, а в голове Любомира Надеевича сам по себе обозначился основной смысл того, что оно пыталось высказать. Суть смысла просочилась в недра черепного вместилища господина Ятина, не используя ни единого слова из какого-нибудь так или иначе известного ему языка. Внушалось о необходимости присутствовать сегодня на собрании голосового общения* в присутственном заведении на улице Фёдора Конюхова. Сходка иждивенцев состоится в третьем часе обедниковой вырезки суточного круга.

*) Голосовое общение – особый вид разговора.

М-да. Только вчера Любомир Надеевич обыденно и безбедно дорабатывал своё поприще по трудовому соглашению в чётко отлаженном заведении по обслуживанию окружающей среды, будучи там главным знатоком отдельных цельностей этой окружающей среды. И в течение многих лет его кропотливые дела производились без участия именно голосового общения. Ни суховатого, ни приглушенного, ни слишком тонкого. За совершенной ненадобностью. Чистенько жил. А ныне проснулся дома и сходу выпал в общество свежих людей, получающих государственное пособие по возрасту и уволенных со службы. то есть, каких-то там вольнополучников, Случаются счастливчики, они просыпаются знаменитыми (обычно), а Ятин – простым вольнополучником. Мало приятного. Да к тому же выскочила у кого-то к нему спешная нужда поболтать.

Чиновник исчез, а ладонь выявила суточный круг с крестом, делящим его на четыре вырезки. Те поделены пополам и ещё пополам. Осьмушка вырезки круга, иным словом, стрик, и есть час (или урок). А, тот сам, членится пополам и ещё пополам, иначе говоря, до четверти часа. Пущая точность измерения суток не имеет хождения, хотя до недавней поры народ использовал деления тоньше: чутки. Это – осьмушки осьмушек от осьмушки. Но за излишнюю занудливость их отменили. Осталась лишь память о них. Вот почему и нынче говорят: «на чуток», если речь идёт о наименьшем временном течении. Концы креста обозначены «севером», «летником», «западом», «востоком». Вообще, в окружении господина Ятина названия сторон света и хода времени приняты по обычаю обитавших тут древнейших поселенцев. Дань преемственности, так сказать, и оживление давно минувших лет. И суточные вырезки получили соответствующие имена: «полуночная» (между севером и востоком), «обедниковая» (между востоком и летником), «шалониковая» (между летником и западом) и «глубниковая» (между западом и севером).

На ободе суточного круга светилась точка; она уткнулась в пространство между полуночной и обедниковой вырезками, на чуток не достигнув последней. Иначе говоря, невидимое из помещения солнце обреталось как раз на подступах к непочатому востоку себя, и вот-вот начнётся его первый час. Стрик. Урок.

«Пожалуй, осьмушку посплю», – подумал Ятин, закрыв глаза. И на самом деле в голове поехала забывка, а внутри закрытого взора незамедлительно полопались клейкие почки, дабы обнажить и освободить лёгкие лепестки сновидений. Они ещё представляли собой лишь тончайшие черты того, что вскоре налилось бы сладкими видениями нехитрых радостей. Растеклось бы там обворожение и умиротворение, – прямо из глубины всегда бодрствующего сердца человека, существа отзывчивого, чуткого и глубоко восприимчивого. Но одновременно (когда поехала забывка), ладонеглядка, независимо от воли владельца, включил одно из чудных маломерных созданий грёзоискусства. И блаженную дрёму Ятина, едва взошедшую из небытия, тотчас посетили умеренно смелые образы, созданные выдающимся ныне создателем грёзополотен. Художественная вещичка втиснулась востреньким плечиком в пространство невесомого забытья и, без явной наглости, но на правах завсегдатая, подмигнула всеми глазами своих действующих лиц. И представление потекло, поехало одновременно с забывкой, плавно её вытесняя.

Вообще, тот знаменитый художник в основном создаёт величественные полотна со сложно закрученными происшествиями, вовлекающими сонмы действующих лиц в звонкую от перенапряжения ткань событий. Он – большой искусник, потрясший мир любителей изящных искусств ещё с юных лет своих. Но есть у грёзового живописца и мелочи. Милые такие зарисовки. Они вылетают из-под пера в промежутках между спадами и подъёмами вдохновенья и ярко подаются из ёмкости творческого поставщика и накопителя в те минуты, когда, в ходе созидания чего-либо великого, там зависает и застревает натиск основной мысли. И пока длится это зависание, сама собой производится какая-нибудь мелочёвка. Нате вам одну. В другой раз будет ещё. Но и легко творимые пустяковые вещички, по признанию искусного рукодельца, ему дороги не меньше основных творений, подобно отеческой любви к сыну глупенькому наравне с детьми незаурядного ума. Многолюбие, оно будто бы свойственно исключительно всем выдающимся деятелям искусств, как впрочем, и иным личностям, причастным к возделыванию человеческих ценностей.

Одна из таких красочных безделиц и закатилась в подсознание Любомира Надеевича. Пошевелила востреньким плечиком, вошла и накинула трепещущую тень на зачаток цветов собственных сновидений, готовых распуститься, да не успевших освободить себя от почечных скорлупок. Многоцветия естественного сонного вещества понурились, еще не распустившись, и принялись преждевременно вянуть. А образы общемирового грёзоискусства, к слову сказать, оказались пусть и дерзкими, но не столь уж навязчивыми, несмотря на глыбоподобие их сочинителя. Тем более, они – исконно художественного свойства, к жизни действительной да к жизни сновидений не имеющие и отдалённого касательства. И не склонны к соревнованию с естеством. Но именно таковая неназойливая особенность искусственных образов позволила им не только втиснуться да бросить тень в область обитания увядших цветочков сна природного, но и без остатка занять её.