Георгий Саликов - Предпоследний выход

Искусник всегда главнее бытия. И, как подобает истинно художественному произведению высоко поднятого уровня, оно чуждалось прямоты воздействия на ощущения. Иначе говоря, не опредметчивалось. Ни из чего не состояло. Бесследно парило в восходящих потоках подсознания, не задевая собой ни рассуждения, ни умословия, ни иного какого выражения смысла вещей. Просто наличествовало. Но потребитель сего зрелищного товара вполне ощутимо наблюдал сдвиг в настроении ума, и навеивалось у него кой-какое переживание чувств. То и другое созидало причудливое волнение на поверхности преждевременно увялого поля неглубокого сна. Волнение было больше гладеньким, но порой выдавало стрельчатые всплески.

А пока наше главное действующее лицо, – либо спит, либо развлекается, мы объясним возникшее тут происшествие.

Новый ладонеглядка с начинкой избранных искусных сопровождений был пожалован Любомиру Надеевичу вчера на вечеринке. Такие же – были выданы и другим начинающим получателям государственного пособия. Вечеринка-то и случилась в честь достижения ими соответствующего возраста. Событие нешуточное. Стало быть, и торжественность не могла не отличаться знатностью. Оттого-то, почтенные граждане, и наш человек в том числе, принимая подношения и ласковые речи, пребывали в состоянии волнующейся растерянности и трепетного ожидания нового, совершенно необычного для них выпуска. Выпуска в следующую область бытия, неразведанной рассудком, и не воображаемой всею совокупностью чувств.

Вообще, предстоящая новая и заслуженная пора, – знаете ли, необычайна и завлекательна. Приятного, может быть, и вправду кот наплакал, но, поистине, времечко сие весьма трепетное.

Вон, глядите туда, по ту сторону горы возраста государственного иждивенца, где по её склонам стекает милое прошлое. А вот, гляньте сюда, – по сию сторону годов его, где непредсказуемо и непрестанно бьёт ключом… не будущее, нет. Настоящее. Но необыкновенное. И струится будто вечно. Здесь – начало становления действительно клокочущих жизненных сил на поприще утаённых ранее возможностей человека. Оно бесподобно. И аж дух захватывает, да так берет, что, поверьте, чувство это посильнее прорвавшегося как-то, в ранней молодости первого подобного зачатка. Помните, когда вы, после избрания основного занятия, начинали овладевать всеми его тонкостями? Вы посвятили ему всю жизнь, вы слили его с неповторимой собственной личностью! Вы и тогда почувствовали некий выпуск из какой-то там ранее необоснованной жизни. Сильный такой выпуск, ничем не удерживаемый. Вон он там, в милом прошлом, стекающим по ту сторону поднятого возраста, а если и вытаскиваемым оттуда, то лишь воспоминаниями, по сути, повтором, то есть, при отсутствии свежести. И теперь выпуск. Но разница несравненная. Тогда впереди зияло будущее. И его предвосхищение напрямую подводилось к широкому горлу этого будущего, действительно какого-то грядущего, ревностного и ненасытного, уходящего за пределы осознанного пространства. Оно ведь на самом деле поглощает всё. Потому что оно главнее настоящего. И больше. И возможностей у него столько, что ни сказкой сказать, ни пером описать. А наставшее теперь новое начало совсем иное. Оно вообще вне соперничества. Оно само по себе. Оно сверхсущественно, и по этому признаку превосходит все ожидания в пережитом былом. Кажется, будто этим началом соизволилось даже смещение плоскостей времени вокруг оси вечности. Похоже на то, что у нашего товарища проклюнулся выпуск в мир поистине вроде бы неизведанности, туда, где не только прошлым, но, извините, как раз и будущим-то никто не помышляет баловаться. Только настоящее, и более ничего. И тот мир уж, знаете ли, никогда не провалится в безвозвратное, хоть и действительно – до пронзительности милое прошло-минувшее, висящее на волоске памяти. Одним словом, то новое, что произошло, оно просто ВЫПУСК. Выпуск как таковой. По сути своей. ВЫПУСК. При всем при том, сколько завораживающего и одновременно жутковатого упрятано в этом имени существительном!

Любомир Надеевич улыбнулся. Не знаем, что его умилило. Неожиданный поворот в произведении грёзоискусства или внезапная искорка воспоминания чудесного прошлого.

Однажды его выпустили из тёплого материнского чрева. Затем последовала цепочка выпусков из одного за другим учебных заведений, – тоже чего-то материнского. Далее – выпуски по должностным ступеням. Один сменялся другим. Так, все эти неповторяемые выпуски то и дело, куда-то выталкивают человека всю его жизнь. И каждый из них таит в себе что-то будто завораживающее и вроде жутковатое. Такая здесь явилась парочка имён прилагательных, но ни к чему не приложенных, и потому имеющих смысл существительных: завораживающее и жутковатое. Сия чета является перед взором после каждого выпуска.

Любомир Надеевич глубоко вздохнул во сне. Глазные яблоки, закрытые веками, едва заметно вздрогнули.

И предстанет ведь ещё один выпуск. Он же последний. Вот почему этот, который предпоследний, никогда не уйдёт в прошлое. Никогда. Некому будет его наблюдать. Очи-то навек сомкнуты. Оттуда не увидишь ничего. Последний выпуск отправит нас в сущую бездну вселенского пространства. И с той же парочкой имён прилагательных, ни к чему не приложенных. Сначала – чего-то жутковатого, затем – чего-то завораживающего… Но не стоит его предвосхищать.

Разве Ятин в былые дни возмущал мозг предвосхищением? Скажем, когда он отпал от привычного детского состояния беззаботности, да вышел прямо на порог возмужалости? Разве он представлял тот миг, когда уж непременно освободится от бесконечно продолжающихся успехов меж изнурительной общественно-трудовой деятельности? Неужто он старался тогда углядеть выход на уготованное государственное пособие, подоспевшее только теперь, да почти вдруг? Нет. Успехи, может быть, и представлял, но их окончание скрывалось за горизонтом событий.

И о чём он думал в миг ужаса при исходе из материнского лона? Занимала ли его дума о неотвратимом выпуске из вот-вот лишь наступающего детства, из этой блаженной и унизительной поры – в какую-то невероятную взрослость? Нет же. Когда оно ещё случится, да и случится ли вообще. Потянулся к тите, не замечая дуновений времён, и ладушки.

А при истошном упоении собственного зачатия – о чём помышлял Ятин? Хе. Разве предполагался вообще этот внешний мир?

Впрочем, названные нами прилагательные, а именно, завораживающее и жутковатое, надо думать, к чему-то всё-таки приложимы. Кто знает, вдруг Ятин позволит себе как-нибудь жениться. Немедленно. Чего тянуть? Немножечко потом.

Любомир Надеевич заложил руки под затылок. М-да. Забудет ведь все грёзы, когда проснётся.

Читать дальше