Лидия Лехмус - Сиреневый туман

– Привет! Перевезёшь?

– Хочешь, до деревни подброшу?

– Нет, только на тот берег, пешком пойду.

– Ну и зря, охота ноги бить!

Он отвязал лодку и, отталкиваясь шестом, перегнал её на тот берег. Сильным течением их немного снесло. Настя весело крикнула: – Спасибо! – Продралась через кусты на дорогу и зашагала.

Июнь был жутко холодным, не вылезали из тёплых курток. Решили, что лета не будет. В июле днём иногда пахло по – летнему теплом и цветами. А потом началась дикая жара. На севере это бывает. И вот уже август, за всё время ни капли дождя, а жара не спадает. Но сейчас раннее утро, солнце доброе и ласковое, на траве и деревьях роса, воздух чистый и вкусный. Птицы проснулись и суетятся. А сердце в груди вытворяет что-то невообразимое. Настя пыталась, и уговаривать себя, и ругать. Потом решительно остановилась, сбросила рюкзак, сказала: так жить нельзя! Села, скрестив ноги, уложила руки на колени ладонями вверх, несколько раз глубоко вздохнула, закрыла глаза и притихла. Через полчаса медленно встала, прислушалась к себе, довольно кивнула и не спеша пошла, тихо улыбаясь. Сердце билось ровно и спокойно.

До избушки оставалось совсем немного, скоро поворот. Настя остановилась, послышался чей-то голос. Пошла быстрее, срезала напрямую поворот и вышла к началу тропы. Привалившись спиной к сосне, стоял Сашка. Руки в карманах, голова запрокинута вверх. Закрыв глаза, время от времени орёт: – Настё-ё-на-а! – Настя, не удержавшись, прыснула, он подпрыгнул, как ошпаренный кот, и захромал навстречу.

– Настёна, наконец-то! – Его лицо светилось такой неподдельной радостью, что её сердце опять взбрыкнуло.

– Наконец-то! Знаешь, так боялся, что не придёшь! Нет, я не думал, что обманешь, просто мало ли что могло тебя удержать. Я уже давно здесь. Поднял Серёгу, водилу нашего, пораньше, он так ругался! Сильно ругался.

Сашка снял с Насти рюкзак, повесил себе на плечо, взял её за руку, повёл по тропе, заглядывая в лицо.

– Я твоё имя перебирал на все лады, ставил вверх тормашками, делил на части, но больше всего мне понравилось именно так – Настёна. Ты не против? И ещё что хочу тебе сказать: ты не колдунья и даже не ведьма. Это я точно понял. Ты, Настёна, волшебница, фея. Только не спорь со мной, это проверенный факт. Всю неделю я делал то, что ты велела – собирал смолу, делал перевязки. Не поверишь, на четвёртый день размотал, а там дырка чистая без всякой дряни. Может, это твои иголки, может, смола или костёр – не знаю. Но нога зарастает не по дням, а по часам. Почти не болит, при ходьбе немного чувствуется. Ты, Настёна, всем врачам нос утёрла, я же говорил, им верить нельзя!

Они вышли на поляну, и Настя ахнула: рядом с кострищем стоял крохотный столик на берёзовом чурбаке, по обе стороны от него широкие низкие плахи – скамеечки.

– Как ты это смог? – Изумилась Настя.

Сашка сиял, как медный самовар.

– Я старался! Днём валяться на травке нормально. А по росе, как сейчас, тебе нельзя: застудишься. У меня на тебя большие планы, потом расскажу. Ты завтракала? Нет? Я тоже, сейчас поедим. У меня чай готов.

И он гордо потащил Настю к костру. Над огнём висел котелок, из которого шёл волшебный запах смородины, чаги и ещё чего-то.

– Я надрал разных травок, надеюсь это полезно. А уж вкусно! Иди, садись за стол я сейчас всё подам.

Настя выложила корзинку с пирогами, Сашка разлил чай, достал пачку сахара, конфеты, шоколад. Они долго и обстоятельно чаёвничали. Сашка строил планы на день, Настя согласно кивала.

– Я мясо принёс в маринаде. Шашлык будем жарить. Ещё у Серёги удочки выпросил, попробуем кого-нибудь поймать. Если получится, то и уха будет.

Собрали посуду, прихватили удочки и пошли к воде. Он заботливо подстелил на землю штормовку, уселись на обрыве и закинули удочки. У самого берега, похоже, была яма. Течение, пролетая мимо, за что-то цеплялось, вода уходила в сторону, ударялась о берег и возвращалась в поток. Над ямой постоянно кружился мусор – ветки, листья. Настя слегка коснулась водоворота крючком, что-то метнулось, резко дёрнуло. Она ахнула, но Сашка уже подхватил одной рукой удилище, резко подсёк. Рывок, и хорошая – в теле – рыбина вылетела из воды и забилась в траве. Сашка бросил свою удочку, поймал прыгающего хариуса, снял с крючка и восхищённо сказал:

– Ну, Настёна, ты просто молодец!

Она испуганно показывала пальцем: его удочка, дёргаясь, уплывала от берега. Сашка взревел и рухнул в воду. Заливаясь хохотом, они развесили Сашкину одежду на солнышке.

– Ой, съедят тебя сегодня комары, – беспокоилась Настя.

– Не успеют! Я сейчас… Штаны вот нашёл. В избушке порядок наводил и нашёл. Я там подмёл, дров принёс. Печка, правда, развалилась, я её немного сляпал на всякий случай. Вдруг дождь, можно пересидеть. А штаны там лежали.

И они опять хохотали. Старые, мятые и драные штаны совсем немного прикрывали Сашкины колени.

– Сойдёт, – махнул он рукой, но Настя нет-нет, да и фыркала в кулачок. Он строил свирепые рожи и грозил пальцем.

День прошёл суматошно и весело. Сашка варил уху и жарил мясо. Настя пыталась помогать, но он отвергал её, как он говорил, приставания. Она ушла в лес набрать цветов, он стал орать диким голосом и пугать, что она непременно заблудится. Когда жара стала невыносимой, Сашка искупался. За короткое лето река не успевала прогреться, вода в ней всегда студёная и Насте было запрещено даже близко подходить. Она с удовольствием слушалась, а сердце сладко таяло, и от этого было так хорошо, что хотелось плакать. От жары они спрятались в избушку. Сашка не только навёл порядок. На нары, грубо сколоченные по обе стороны стола, нарезал веток берёзы, лиственницы, смородины. Запах в избушке стоял такой пряный, что лень было шевелиться. Сашка лежал на своей половине, отмахивался от комаров, курил и о чём-то сосредоточенно думал. Потом решительно выкинул окурок в дверь, сел. Настя насторожилась и тоже опустила ноги на пол.

– Настёна, я тут всю неделю думал, анализировал, соображал… Короче, лично для себя я всё понял, попробую объяснить тебе. Всю эту неделю я разговаривал с тобой, иногда вслух, всю неделю ты стояла у меня перед глазами, ты меня с ума свела, понимаешь? Из-за тебя за это время я получил одну оплеуху, две затрещины, а матюгов – за всю жизнь столько не слышал. Но, клянусь, ни разу не ответил, потому как виноват, сам знаю.

Настя фыркнула, хотя сердечко окончательно перестало слушаться.

– За что тебя так?

– На бурплощадке увлёкся разговором с тобой, трубой чуть в лоб не заехали. За шкирку выдернули и залепили оплеуху. Затрещину первую получил от бульдозериста. Он рулил по дороге, а я навстречу шёл и с тобой очень оживлённо беседовал. Ну, не заметил его, каюсь! Он рассердился и… А вторую получил от мастера: принёс я на площадку мешок цемента, потом зачем-то взял и понёс обратно. Бросил в штабель, а там мастер прилёг, поясницу у него прихватило. Нашёл, где лежать!