Лидия Лехмус - Сиреневый туман

Пили чай, строили планы, в основном Сашка:

– Нам с тобой недолго осталось здесь жить. Приедем – поженимся. Нет, сначала познакомишься с родителями, потом я с твоими, а уж потом они между собой договорятся и тогда свадьба. Я знаю, у меня друг женился. А жить пока, Настёна, будем у моих. Слово даю, это будет не долго. Купим квартиру, и это будет наша вторая собственность.

– Настя, ты красавица и дети у нас будут красивые. Ну, сними ты свои очки! Да, Настён, я по рации связался с городом, проконсультировался в глазном центре. Знаешь, что мне сказали? Что это пустяковая операция и тебе её сделают в два счёта, раз ты так комплексуешь. А я думаю, стоит ли принимать такие мучения? Настён, сними очки, покажи мне свои глазки. Я тебе честно скажу, стоит рисковать или нет. Да, я в городе кое-что заказал, но это сюрприз. Девочка моя хорошая, сними очки, а!

Настя отошла в сторону, немного подумала и сняла очки. Повертела их в руках, потом медленно подняла глаза на Сашку и виновато улыбнулась. Он набрал воздуха в грудь, хотел что-то сказать, но так и застыл с открытым ртом. Медленно выдохнул, достал сигарету и долго прикуривал, не сводя с неё глаз. Нащупал за спиной сосну, привалился к ней спиной и изумлённо сказал:

– Русалка. … Ты русалка. … Ты меня обманула!

– Нет, Сашечка, – заторопилась Настя, – не обманула. Просто пошутила, а ты сразу поверил. И. … Я ведь не собиралась больше с тобой видеться. Думала, проводишь и разойдёмся. А позже уже не знала, как тебе сказать…

Сашка молча курил. Насте это как-то не понравилось, и она с вызовом сказала: – Ты ведь тоже меня обманул!

– Я!?

– Ты! Понимаешь, Сашечка, я врач. И не просто врач, а хирург. И не просто хирург, а хороший хирург, так говорят. Поэтому огнестрельную рану я как-нибудь отличу от травмы арматуриной.

Сашка растерянно похлопал глазами: – Настёна, я не хотел… Не думал, что ты… Мало ли, вдруг испугаешься или подумаешь, что хвастаю боевыми шрамами. Ты прости меня…

– Ладно, оба хороши! – Она потопталась, помолчала и снова нацепила очки, так было привычнее. Сашка докурил, подошёл, разглядывая Настю, будто знакомясь. Снял очки, обнял её и закопошился за плечами, развязывая платок. Медленно стянул его и уставился на пышную копну. Светлые, почти пшеничного цвета волосы, слабо стянутые сзади, обрамляли лицо, будто рамкой. Небольшие пряди выбились из общей массы и крупными кольцами, которые шевелил ветерок, щекотали Настино лицо, и она морщилась и сдувала их. Сашка осторожно убрал, попытался пригладить раз, другой. Поискал рукой заколку или чем их там можно укротить. Понял, что волосы убраны в косу и стал доставать её из-под кофты. Одной рукой вытягивал и складывал в другую кольцо за кольцом, а она всё не кончалась и Сашкины брови медленно ползли вверх, а рот изумлённо, по – детски, открывался. Наконец, достал. Долго разглядывал золотистую мягкую груду, тихо опустился на колено. Кольца волос разматывались, и вот уже расплетённый конец пышной кистью покачивается, касаясь колена. Толстая пушистая коса удобно улеглась в ложбинке между грудей. Сашка ошарашено рассматривал её, иногда осторожно трогал ладонью и бормотал:

– Настёна, она точно твоя? Бог мой, ты похожа на Василису.… Эту… Никулишну или как её там звали, забыл. Ну, которая обрезала свои шикарные волосы, чтобы спасти мужа из татарского плена. Нет, из княжеского…

Сашка отошёл в сторону, прикуривая. Руки заметно подрагивали:– Настёна, ещё один сюрприз сегодня и у меня сердце лопнет.

Она взяла его за руку, повела к реке, усадила на берег и сама устроилась рядом. Долго молча смотрели на воду, потом Сашка тоскливо сказал: – Не я тебе нужен, Настёна. Тебе бы принца арабского, чтобы алмазами усыпал. – Она весело отозвалась:– Быть сорок пятой женой?! За что ты меня так, Сашечка?

– Хочу быть единственной, или ты уже передумал?

Он долго смотрел в её глаза: – Я же говорил, что ты колдунья. Глаза у тебя зелёные, как вон те ёлочки, даже голова кружится. А принц… Лучше ему не появляться в радиусе ста пятидесяти километров, а то не заметит, как в пятак схлопочет.

Дружно рассмеялись, и опять стало всё просто и хорошо. Сидели и болтали обо всём и ни о чём, только Сашка держал уже не её ладошку, а косу. Гладил, расплетал, складывал на ладони пушистой горой и даже нюхал.

– Настёна, чем ты волосы моешь? Пахнет…. Сердце заходится.

– У тебя сердце, а у меня в животе бурчит, я есть хочу, – сердито сказала она. Сашка охнул, подскочил и затрусил к костру.

– Сейчас, душа моя, всё готово, только разогреть.

Настя, глядя, как он ловко управляется с хозяйством, думала, что его родители, должно быть замечательные люди, если сын золотой.

– Смотри, что я нашёл для тебя, – на широкой Сашкиной ладони лежали несколько сочных, крупных ягод малины. Она губами осторожно сняла их по одной и нежно поцеловала ладонь. Сашка растерянно моргнул, а Настя звонко рассмеялась: – Сашечка, если этой ладонью да по носу принца…

Он хмыкнул: – Да бог с ним, с принцем. Садись быстрее, кормить буду.

И он подсовывал ей лучшие кусочки, командовал: открой рот. Она смеялась и тоже что-то совала ему. Бродили по лесу, набрали грибов и разложили на крыше избушки сушить, а сами валялись под лиственницей в тенёчке и болтали.

– Настёна, распусти волосы, так хочется посмотреть!

– Ну, нет! Я их потом не соберу. Знаешь, Сашечка, как они мне надоели! Я бы давно обрезала, мне тоже хочется походить со стрижкой, как все, но я боюсь. Девчонки на работе по целому часу возятся с укладкой, а я не умею, вот и боюсь ходить чучелом.

– Настёна, – свирепо таращил глаза Сашка, – поклянись, прямо сейчас поклянись никогда не трогать косу без моего согласия! А его ты не получишь ни-ко-гда! Ни от живого, ни от мёртвого.

– Не буду! Не буду клятвы всякие давать, ты глупости болтаешь!

– Настёна, я до следующего воскресенья молчать буду, только поклянись!

И она клялась, а он просил ещё раз пообещать, на этот раз точно. Она смотрела на него и думала: сто лет проживу с ним, но и тогда не насмотрюсь. Такие лица с возрастом становятся ещё привлекательнее. Годам к сорока-пятидесяти Сашечка станет неотразимым мужиком. В груди сладко что-то замирало: это мой мужчина! В его руках сильных, нежных и уже родных так спокойно и безопасно. Боже мой, какое это счастье, когда спокойно и безопасно! Если он меня бросит, я умру!

– Настёна, – он наматывал косу себе на шею, – мы с тобой доживём до старости, у нас будут внуки, но ты будешь самой красивой бабушкой на всём белом свете. Мужики и тогда будут сворачивать себе шеи, глядя на тебя. А если не будут, сам сверну, чтобы смотрели, кто мимо идёт.

Не удержавшись, она пальчиком трогала его брови, обводила его губы, ладошкой трогала его колючую щёку. Он бормотал: – Опять отросла, чёрт! Утром же брился, – и целовал ладошку, потом просил ещё и другую. Сам он не мог пройти мимо, чтобы не прикоснуться к её руке, косе, плечу.