Валерий Коновалов - Куст белого пиона у калитки

Уходя, она бросила на меня быстрый взгляд и поспешно отвлеклась на содержимое сумочки, стараясь не смотреть мне в глаза: я был так жалок, наверное.

Герман допил то, что оставалось в стакане. Взял пачку, не спеша закурил и продолжил:

– Теперь представьте, что деньги мне в тот день все-таки принесли. И угадайте – кто?

– Варвара?! – чуть не вскрикнул я, всей душой надеясь на это, так как уже испытывал симпатию к девушке и сочувствовал рассказчику.

– Она! – подтвердил Герман, вдруг помрачнев и задумавшись.

В глазах его появилась тоска, поразившая меня ранее. Хмель будто выветрился.

– Позвонила главбух – сказала, пришлёт Варю Орлову, потому что живёт, де, на одной ветке со мной.

Когда я открыл ей дверь, она (мне показалось, намеренно) имела вид человека, явившегося лишь за тем, чтобы исполнить свой долг и тут же уехать. Иначе и не могло быть, насколько я понимал её. Поэтому я не дал ей шанса для отступления.

– Проходите, Варя. Рад вас видеть. Раздевайтесь.

Я был доволен, что она пришла. Наверное, во мне исподволь рождалось понимание того, что этот ещё вчера незнакомый человек уже что-то значит для меня, необходим мне. Да, с моей стороны думать так было неприлично, но в несчастье нравственно слабые люди нередко становятся эгоистами.

Варвара исподволь бросила короткий взгляд на вешалку, на которой висели лишь мужские вещи, не решаясь принять приглашение.

– Герман Львович, этот вам, – сказала она, положив на столик в прихожей неприлично пухлый конверт.

– Без чая я вас не отпущу – как хотите, – сказал я и в противоречие с решительным тоном, которым были сказаны эти слова, добавил: – Варенька.

Это «Варенька» прозвучало не фамильярно, как бывает в общении взрослого мужчины, того же начальника, с молодой женщиной, подчиненной, а мягко, просительно, почти униженно. Она колебалась, но я чувствовал, что отказать мне она не сможет, и уже тешил себя надеждой, что общение со мной было ей вовсе не тягостно, что она отличает меня и что отношения наши уже вышли за формальные рамки. Ведь было полотенце, а теперь вот я – в халате. Разумеется, последняя фамильярность в одежде оправдывалась моей болезнью, но всё-таки… Не дав ей шанса на раздумье, я взял из шкафа плечики и помог снять пальто. Затем пошёл в спальню и всё-таки надел под халат белую рубашку.

На кухне, увидев на плите суп, она опять почувствовала себя неловко, но я спокойно, без всякого смущения рассказал о том, что недавно приезжала жена. Заваривая чай и выбирая чашки, я кстати вспомнил, что могу заразить гостью, извинившись перед ней за свой эгоизм.

– Скорее всего вы простудились вчера. Считается, что такая вода (на слове «такая» она сделала ударение) не может быть опасной, но все-таки с непривычки бывают и последствия.

Я понял, что она хотела сказать: да, такая вода не принесет вреда людям верующим, – мы же, нехристи, как я называю подобных себе суетных людей, смотрим на это как на молодчество или моржевание, поэтому божьей «страховки» не имеем.

Я демонстративно облил чашку и ложку кипятком, показывая, что пекусь о её здоровье, и поставил перед ней на стол.

– А может, вы кофе хотите? – вдруг спохватился я.

– Благодарствуйте, я пью чай.

– Хм… «благодарствуйте»… А то у меня есть. Настоящий.

– Нет, спасибо. Чай – это очень хорошо. Мне подруга мяту каждое лето привозит с дачи, так нам на всю зиму хватает. Я и на работу приношу девушкам.

– А мне… А я можно вам привезу мяту с дачи?

Она потупилась, потом улыбнулась и кивнула головой, согласившись.

– У меня ведь не только мята растёт, но и мелисса, лимонник, – ободренный её согласием, спешно и почти возбужденно заговорил я. – Ах да, чай… Он у меня только в пакетиках. Жена пьёт кофе, а сам я, знаете, не гурман. Подкрасишь кипяток – и ладно.

– Ничего, главное не что на столе, а…

Она смутилась, но я понял: главное – собеседник. Это было мне приятно.

Наступило молчание. Варвара, все ещё с опущенными глазами, короткими маленькими глотками пила из чашки, из приличия лишь надкусив печенье. Я любовался ею: её светлыми волосами, чистым лбом, маленьким аккуратным носиком. «Востроносая», подумал я, вспомнив об этом определении у кого-то из классиков. Видя, что она все ещё скована, намеренно бодро сказал:

– Ну что вы стесняетесь! Вот был бы тут мой сын – мигом смолотил.

– Сколько ему лет?

– Тринадцать.

– Вы счастливый человек…

Варя тут же пожалела, что сказала это, но я пришёл на помощь, и тем же бодрым, шутливо-пророческим и фальшивым тоном предсказал ей и счастливое замужество, и родительские заботы и страхи.

– Я была замужем, – сказала она, ещё больше потупившись, и, поколебавшись, как бы с усилием добавила: – У меня не будет детей.

Меня словно обожгло осознание того, что она делится со мной сокровенным. Мне было и приятно, и крайне неловко за свою болтовню. Тут уже пришла её очередь помочь мне:

– Муж очень хотел детей. С самого начала строил планы: какими они вырастут, как мы вложим в них всё ценное, что в нас есть… Я не виню его и понимаю. Мы поддерживаем отношения. У него мальчик и скоро будет ещё один ребёнок. Я их всех люблю.

Последние слова Варвара сказала с такой светлой печалью, что мне стало не по себе и я на время забыл о собственном горе.

– Нда… – сказал Герман, остановившись взором на бутылке, – заимствовую у классиков: «печаль моя светла»… Увлёкся.

Он открутил крышку у бутылки и вновь наполнил стакан. Жестом предложил мне, хотя видел, что я ещё и глотка не сделал. Но сейчас я кивком дал понять, что не отказываюсь. Не пожалел. Хотя вкус «напитка» лишь отдаленно напоминал прежний, «студенческий» портвейн (всего 14,5 «оборотов», а тот, помнится, был не менее 18-ти), все равно настроение, знаете, создалось сразу какое-то, я бы сказал, ностальгическое. В общем, хорошо мне было до этого, а стало ещё лучше. Рассказ Германа держал меня в напряжении, и не было никакого раскаяния, что я задержался здесь. Боязнь прийти в непротопленный дом уже не беспокоила: эх-ма, живём-то один раз!.. Все мы человеки, все мы бывшие студенты.

Отпив из стакана, Герман продолжил своё повествование:

– А вот что, Варя, – предложил я, – когда выздоровею, обещайте сходить со мною в театр. Не знаю, на концерт или ещё там что, но обещайте. В общем, куда ходят воспитанные, интеллигентные молодые, и не очень, люди, когда приглашают девушек на свидание.

Она просмотрела на меня серьёзно и пытливо. Сразу не ответила. Сочувствия не было в её взгляде. Было видно, что она мучилась ответом. Потом, как бы с отчаянием решившись, сказала:

– Герман Львович, извините… ведь я всё знаю.

И, помолчав, добавила:

– На работе об этом говорят. Мне неприятно слушать, но…