Валерий Коновалов - Куст белого пиона у калитки

– Преподобный Сергий Радонежский, – торопливо и заученно говорил экскурсовод, женщина средних лет, хорошо и тепло одетая, с сумкой через плечо, из которой торчал провод микрофона – для очищения своей души от скверны удалился сюда и стал молиться за всех нас. Он молился отчаянно и слёзно. И вот, во время одной из таких молитв происходит чудо: разверзся высокий берег Вондиги и устремился вниз трёхструйный водопад, шумный и мощный. И тогда понятен стал Сергию Радонежскому смысл чуда, явленного ему…

Я наблюдал за Варварой. Она слушала внимательно и, как мне показалось, с искренним чувством, губы её застыли в кроткой улыбке.

– Теперь же все скорбящие, в ком угнездились скорбь и печаль, приходят сюда, к Гремячим ключам, чтобы излечить душу омовением в водах этого чудесного источника…

Наверное, почувствовав на себе мой взгляд, Варвара обернулась. Как и тогда, на остановке, ещё поглощённая услышанным, она рассеянно посмотрела на меня, но вдруг как бы очнулась. Радостное удивление, подавляемое смущением, и любопытство было в её взгляде. Я кивнул ей, приложив палец к губам и указав на экскурсовода.

Далее нас пригласили подняться наверх, к ключам, которые своим шумом действительно оправдывали наименование «гремячих». В сильные морозы вода, вырывающаяся из трёх змеиных голов, ещё не успев упасть, замерзает, образуя причудливые ледяные языки. Справа от площадки была устроена купель с помещением для переодевания. В это время оттуда вышли двое мужчин, старый и молодой, готовясь совершить «очистительное омовение». Само место, водопад, настрой приехавших, вид этих мужиков так на меня подействовали, что я вдруг почувствовал себя молодцом на публике. Наверное, и присутствие Варвары в немалой степени способствовало принятию безрассудного решения: ведь до этого я никогда не купался зимой. Бывает, находит на человека такая минута. И тут главное – разумно подождать, когда по здравому размышлению настроение это пройдёт. Я быстро зашёл в раздевалку – и тут же пожалел о своём решении. В раздевалке стоял такой же холод, но уже не было публичности, столь необходимой при совершении героических поступков. Отступать, к сожалению, было уже нельзя. Положение моё усугублялось и тем, что у меня не было полотенца. В машине, может быть, и нашлось что-нибудь подходящее для случая, но я даже сумки не взял. Делать нечего: разделся и обреченно вышел к купели. Мужики уже покинули её и не спеша, покрякивая и пофыркивая, пошли в раздевалку. Очень кстати ободрило меня и помогло, что я Варвару увидел. В общем, окунулся, вспомнил Бога – правда, не так, как верующие вспоминают, а понимаете, в каком контексте. Но виду не подал. Вышел из воды бодрячком, глазом не моргнув. Тут и услышал голос Варвары:

– Герман Львович, а чем же вы вытираться будете?!

Смотрю: в руках полотенце держит. Большое такое, махровое, белое. Отказываться было глупо, ну, я и принял из её рук. Не взял, заметьте, а именно – принял. Но без слов, так как все слова застыли у меня по причине лютого холода. В срубе я растёр свое тело так, что оно у меня почти горело. Ногам только было ужасно холодно: казалось, до сердца пробирает, но подстелить полотенце не осмелился. Ну, ничего, оделся и вышел. Варвара здесь же стоит – ждёт. Взяла у меня полотенце. Есть такой символ, кажется, в славянской мифологии – яблоко. Если даёшь его надкусить девушке – значит в любви признаёшься. А тут полотенце… Наверное, каждый из нас тогда почувствовал что-то. Это полотенце она для своих нужд брала – может быть, тоже собиралась совершить «омовение», а пришлось мне отдать – в определенном смысле жертва. И не яблоко даже – я своё тело обтирал им. Всё – с ног до головы.

– Вы мне, Варвара, бросьте в машину: я постираю и верну.

– Ну что вы, зачем? – отвергла она, сильно смутившись, и даже покраснела. – Я все равно почти каждый день стираю.

Далее маршрут вёл нас в Сольбинскую пустынь. Я предложил Варваре пересесть ко мне в машину, но она сказала, что едет не одна, с подругой, и ей было бы неудобно оставить её. Я не настаивал: в автобусе был экскурсовод, да и люди, наверное, подобрались одних интересов, со мной же – о чём говорить? Не о чудесах же Святителя Спиридона Тримифунтского.

Сольбинская пустынь – монастырь, расположенный в живописном месте, на берегу реки. Ранее, кажется, он был женским, сейчас – это приют для девочек из неблагополучных семей. Нас пригласили послушать концерт, приуроченный к празднику. Юные артисты были очень милы и простодушны, совсем не волновались, так как атмосфера была чрезвычайно доброжелательная. Правда, в зале было прохладно, и меня через какое-то время стало познабливать – вероятно, это был результат незапланированного купания.

Домой возвращались вместе. Варвара и её старшая подруга сидели на заднем сиденье. Наверняка им хотелось поделиться впечатлениями, но они молчали, не желая казаться нетактичными по отношению ко мне. У метро Варвара вышла проводить Анну, так звали её подругу. Я тоже вышел и, пока они недолго в полголоса беседовали между собой, исподволь наблюдал за ними. Отметил, что обе были одеты, как говорится, «благочестиво»: в платках, но Варвара была в джинсах, подруга же её – в длинной теплой юбке. Было в них нечто общее и в манере общения, какой-то особой по отношению друг к другу доброжелательности, но было также видно и существенное различие – в выражении лиц: не потому, что Варвара была моложе, нет – лицо её выдавало характер более живой, открытый, лицо же Анны казалось мало подвижным, глаза если не угасшими, то таящими в себе, как мне показалось, скорбную печаль. К тому же она, несмотря на свой ещё не старый возраст, была почти седая. Черты лица её кого-то напоминали мне. Я заметил это ещё в монастыре, но никак не мог вспомнить, где встречал или видел её раньше. Заметил, что и она иногда отвечала на мой пытливый взгляд.

Наступило время прощания. Они поклонились друг другу.

– До свидания, Анна, – попрощался, приблизившись, и я.

Она впервые за наше знакомство улыбнулась почти незаметной улыбкой, протянула руку и более обычного задержала её в моей:

– Прощайте, Герман…

И тут она, сделав небольшую паузу, назвала мою фамилию.

Я пристальнее всмотрелся в её лицо, глаза, и странная, почти невозможная мысль вдруг пришла мне в голову: Аня?! Аня Завидная?!

Она сделала общий поклон и пошла к метро. Я был поражён. Аня Завидная – ученица из старшего класса, первая красавица выпуска, девушка, в которую я был почти влюблён, ради которой назло всем её ухажерам, любой из которых был статнее, умнее, раскованнее меня, дал себе слово добиться в жизни небывалого успеха и публично продемонстрировать его перед ней и моими ничего не подозревающими соперниками. Конечно, как нередко бывает, школьные увлечения остались в прошлом, лишь иногда всплывая в памяти и вызывая улыбку. После школы жизнь этой девочки, по слухам, сложилась успешно. Ещё в институте она вышла замуж за мидовца и сразу уехала с мужем, получившим назначение в одно из российских посольств. Тогда это круто было, да и сейчас, несмотря на то, что столько деловых людей развелось, считается признаком благополучия. Но та женщина, которую я видел перед собой только что, поразительно отличалась от жизнерадостной, иногда смешливой, иногда насмешливой и надменной красавицы Ани Завидной.