Анна Голицына - Явления ночи пред ваши очи. Сборник фельетонов

– Сейчас-сейчас, – бормотал Петя, – всё соберем и я спасу тебя от этой нелюди!

И так оно и вышло. Уже через два часа Света сидела в корейском универсале, кои снуют по дороге нашей большой Родины, оставаясь незамеченными в своей безликости, набитом супчиками и её скудными пожитками, а маленькая Полина округляла глаза, словно задавала вопрос: кто это с нами и куда же мы едем, к каким новым приключениям?

Универсал такого же серого цвета как брюки его обладателя уносил новую семью Петра Ильича в столицу России, где теперь предстояло жить Светлане в малюсенькой московской однушке в пятиэтажке на окраине, где частенько радовал своими выбросами нефтеперерабатывающий завод, да пьяная молодёжь из неблагополучных семей вместе с одряхлевшими своим соратниками по алкоголизации.

Жену свою Петя поначалу боготворил, почитая её молчаливость и немногословие за таинственность и глубокомыслие. Мысль о том, что женина голова пуста, как порожняя винная бочка, его не посещала, а ведь сам он был кандидатом технических наук, а не в мастера спорта, просто жизнь, как часто бывает, распорядилась на своё усмотрение, а потому и работал он на крупную международную компанию раскладывателем товаров по полкам. Однако же как только Светлана осчастливила его известием о скором рождении второй дочери, он призадумался о том, что содержать такое большое семейство на его мизерную зарплату ему будет не по силам, потому завёл разговоры о том, как его жена собирается реализовать себя в жизни.

– А флористом стану! – как обычно не думая, отвечала Света в перерыве между поглощением сухарей с изюмом.

Кто такой флорист она толком не знала, но очень уж нравилось, как звучит это слово. И вздохнув в который раз Пётр Ильич выложил кругленькую сумму за курсы, которые продлились почти до самого часа Икс. Так что вторая дочь Соня, именем которой мать ругалась годы спустя, родилась уже у дипломированного флориста.

Надо сказать, что курсы флористики продлили брак печального мерчендайзера и ни дня ни проработавшей по специальности пухленькой женщины. Пока беременная Соней, она составляла букеты и изучала наименования цветов, Петя слушал её самозабвенно, а красивые латинские названия были для него музыкой, ибо напоминали о тех временах, когда он работал в НИИ. Но, а после в его адрес неслись бесконечные и абсолютно беспочвенные упрёки. Но вести себя иначе Светлана не могла, ведь аксиома, если мужик не перечит, значит, требует скалки, да и не мужик вовсе, была впитана ею с молоком матери. В минуты же свободные от воспитания Полины и Софии, Света всё чаще с упоением вспоминала удары грязного ботинка.

– Всё-таки кандидат в мастера спорта, – качая головой говорила она себе, – Вот ведь страсть-то какая была!

Ну а кандидат технических наук, безропотно сносящий Светины окрики, своей дурацкой заботой ничего кроме презрения в ней не вызывал и даже ухода его она не заметила.

– Уйти не мог как мужчина! Молча квартиру мне снял, вещи мои собрал аккуратно так, и говорит, мы с тобой чужие. Но это он правду сказал – не родные мы были, – возмущалась она годы спустя.

И только оставшись одна с двумя дочерями, одной из которых было уже десять лет, Светлана принялась искать работу по обретённой стараниями Петра Ильича специальности. Узнала, что без опыта и с морально устаревшим за шесть лет дипломом, она никому не нужна и тяжело сопя от возмущения, что Петюня ей ничего не объяснил про опыт, пошла скитаться по столице, думая, чем же заработать на хлеб насущный.

И надо же было такому случиться, что в Александровском саду она повстречала наряд конной тогда ещё милиции, что окончательно и бесповоротно решило её участь. Собственно, единственное, что Света умела в жизни – это худо-бедно держаться в седле.

После всех бюрократических мытарств, стажировки, Свете, наконец, предложили выбрать коня, с которым она также будет дежурить у стен Кремля, а как хорошенькой новенькой ей дали возможность остановиться на статном рыжем мерине ганноверской породы, ласковом и покладистом. Единственным его недостатком был несколько лосиный вид в анфас, как издевательски сообщил один из старых сотрудников. А зачем же ей лось? Свете лось не нужен! Пусть даже ласковый и покладистый. То ли дело вороной рысак Милорд, познавший трудное детство, а потому на всякий случай лягающий и кусающий всех подряд! И как истинный рысак он демонстрировал роскошную размашку на рыси, растряхивающую все внутренние органы, собственно эти прекрасные упряжные лошадь для верховой езды предназначены в последнюю очередь…. Одним словом, настоящий комплекс страданий, коими равнодушная ко всему Света заполняла потребность в эмоциях.

К сорока едва ли ни единственное наслаждение ей доставляла возможность жаловаться и упиваться своими несчастиями, о которых она с радостью рассказывала тем, в ком видела соратника. И снова и снова на вопрос, так почему бы не сменить лошадь с видом блаженной отвечала: «Кому он нужен, кроме меня?»

Действительно, лошади, несущую угрозу всем окружающим и самим себе, нужны были только и исключительно Светлане. Потому только серый Сват смог превзойти и затмить Милорда и именно его Света стегала бичом после очередной выходки упёртого коня, характером своим больше походившим на ишака. Конь зло косил глазами, но продолжал бесноваться в ответ на любые попытки воспитания, но стоило выпустить его поноситься по манежу, рассёдланному и без узды, как он нежно обвивал Светлану шеей, словно давая понять, что полностью разделяет её садомазохистские замашки. Когда же кто-то кроме Светланы миновал его денник, то встречал мрачный взгляд, несущий одну только угрозу, но свою подругу по убеждениям Васёк, а так прозвала коня сотрудница полиции, встречал всегда с огромной радостью.

Однако же Свете вскоре представилась возможность показать командованию результаты воспитания Васька, поскольку заместитель командира батальона лишил ту комфортной жизни на дневальстве, когда целыми днями можно было расчёсывать длинные каштановые волосы, попутно милуясь с личным составом и лишь в нужные часы задавать корм и чистить денники. Вздохнув, Светлана поседлала серого невыносимого орловца, надела форменную фуражку и снова потянулись длинные часы в седле, когда времени на дочку не оставалось вовсе.

Тем более, что в редких перерывах между службой нужно было заниматься очередным новым любимым, готовившемся переехать в жалкие тридцать квадратных метров Светиного жилья. Но ей-то было не привыкать, ведь до того в этих тридцати помещались две дочери, зять и предыдущий любимый, периодически захаживающий в гости. И собственно тогда младшая Соня вовсе перестала разговаривать с мамой. А уже после отъезда старшей с зятем в регион, Света, ощутив нехватку тесноты, взяла в дополнении к имеющейся уже борзой ещё одного кобелька и теперь в моменты течки у суки запирала ту на кухне, ведь щенки ей, как и внуки были не нужны. И так, поругивая младшую за раннюю беременность и выходящую за рамки молчаливость, сучку за желание спариться с кобелем, подвывающим в соседней комнате, командира за то, что отправил в строй, коня за упрямство Света и жила. Зато любимому и слова дурного сказать не могла, зная суровое его выражение лица и чётко понимая, что удары ботинком в двадцать и те же в сорок могут оставить более серьёзные последствия. Казалось, жизнь удалась. Она получила всё то, к чему стремилась изначально. Совершенно очевидно, что ей не хватало эпического завершения, эдакой кульминации страданий.