Анна Голицына - Явления ночи пред ваши очи. Сборник фельетонов

Тем временем при тусклом свете единственной работающей лампы давно уже не оперативник, а безработный Вано мрачно писал очередную главу своих измышлений под названием «Апокалиптец». Погони за преступниками осталась в затуманенным алкоголем и ненужными амбициями прошлым, а пришедшие будни заставили его изложить все те его пессимистические рассуждения о скором конце всего сущего на бумаге. И своего однокашника он нашёл давно, ещё в последний год службы, но всё не решался ему позвонить. Тогда же в серые и безрадостные осенние ливни, пропадая в унылом кабинете до глубокой ночи, где по собственному утверждению он работал дыроколом, и, хороня в рюмке семейную жизнь, он и начал думать о конце всего сущего. Где-то там на заре юности, в Академии, были прочитаны книги, оставившие след, впоследствии едва не поросший быльём…

Потом кровь будоражило ощущение не то власти, не то возможности вершить справедливость, потом, когда стало ясно, что никакой справедливости нет, по-прежнему бурлила кровь от увлечения погоней за очередным нарушителем. После пришло горькое разочарование, которое бывает, когда все эмоции разбиваются о холодный серый бетон. И надпись на этом бетоне гласит одно слово – « Система». В ней он не нашёл ничего из того, о чём рассказывали штатные борзописцы. Не было там кристально чистых борцов с преступностью с горящими сердцами и холодными головами, а главное с чистыми руками, не было ничего из того, о чём мечталось где-то в последних классах школы. Однажды он просто написал рапорт об отставке и после ставшей привычной до вязкости в зубах бюрократической волокиты, был, наконец, отпущен на волю.

Ещё с год он бродил по городским улицам, как слепой котёнок, у которого открылись глаза и вместо тёплого маминого бока он увидел лишь мусорный контейнер, у которого та его родила. Ванька смотрел на этот мир удивлёнными глазами, перебивался случайными заработками, но всерьёз ничего не искал, будто готовил себя к чему-то важному.

***

Встречались председатель ЛИТО и бывший оперативник ещё раза четыре или пять, а может чуть больше. Аморалов с трудом переносил своего новообретённого однокашника, который всегда вырастал, будто из-под земли в самый неподходящий момент. О литературе говорили мало, всё больше за жизнь и с каждым приходом этого голодранца, коим Анехамов виделся Петру Петровичу, он начинал ощущать свою пустоту и бесталанность, потому что всё, что говорил Ваня было той правдой, которую Пётр Петрович не то что прятал между строк… её и близко не было на чистых, вылизанных страничках одобренных свыше стихов. А Ваньку несло. Он говорил обо всём, читал запоем всех тех авторов, которых не мог прочесть за годы службы. Теперь за коньяком он засыпал глубокой ночью над очередной книгой. Просыпался после полудня следующего дня, брёл в ЛИТО, – поправить здоровье – чем вызывал возмущение Петра. Вскоре Ваньку знали все члены этого клуба желающих стать такими же казёнными писателями, такими же как предводитель. И бывшего опера довольно быстро произвели в негласные лидеры, потому Аморалов уже стал подумывать как бы избавиться от этого харизматичного алкоголика, пока не представился случай.

Как-то раз к нему на чай заглянула молодая поэтесса, которая своим одним своим появлением всколыхнула в Петре Петровича давно забытые чувства. Влюблённый в это признанное Высшим светом очарование, он расцветал за своим письменным столом как тюльпан по весне. Стоит ли говорить, что когда раздался вежливый стук в дверь, он крайне возмущённо выкрикнул: « Нельзя! Занят!» Но вежливо Иван, а это был именно он, только стучал. Несмотря на рявканье председателя, он открыл дверь, ввалился в кабинет и прямым ходом направился к полке с бокалами.

Случайное свидание с противоположным полом окончилось, не успев начаться. Горячие речи и напор Ивана моментально переключили внимание дамы на новоприбывшего.

– Мадам, Вы знаете он пишет такие приторные стишки про берёзки, что может случится заворот кишок. А хотите я Вам сейчас расскажу, как задерживал… – тут Ваня затаил дыхание и прошептал что-то покрасневшей поэтессе на ухо да так, что она вся вспыхнула.

Когда же Вано в обычной своей манере подтолкнул Петру бокал и как нерадивому официанту небрежно бросил короткое «Налей!», Пётр Петрович выпрямился, расправил пузо над брючным ремнём, прошествовал к двери и коротко сказал: « Уходи!» Это не помогло. Ваньку такими вещами не проймёшь. Он просидел ещё с полчаса, окончательно превратив предводителя ЛИТО в старого потрёпанного написателя патриотических виршей, коим тот являлся на самом деле. Напоследок, он расщедрился и продиктовал поэтессе свой номер телефона, который редко кому выдавал.

Эта унизительная сцена стала крайне болезненным и уже финальным ударом по самолюбию Петра Петровича! Шутка ли, какой-то полубродяга командует им, председателем уважаемой организации! И он запретил охране пускать опера на порог ЛИТО. А сам, заперевшись в своём кабинете, пытался сочинить что-то подобное своим юношеским эротическим опытам. Тем более визит красавицы ещё был свеж в его памяти. Но выходило всё как-то не так. Всё время хотелось выправить слишком смелую фразу, сгладить, выхолостить так, что читать это было удобно и комфортно, гладенько так. Только скучно до такой степени, что прочитанное выветривалось из памяти в тот же миг. Он знал, что Анехамов где-то в своей неубранной квартире пишет свои апокалиптические философские вещи, охватывая в них историю человеческой цивилизации, сжимая её и выпячивая людскую порочность, но ничего подобного выдавить из себя Аморалов даже и не пытался. Так прошёл год.

И как-то поздней осенью он услышал в трубку знакомый голос, который просил его приехать и почитать новый Апокалипсис. С трудом узнав однокашника Пётр зачем-то согласился, а вернее сказать не мог признаться самому себе в том, что и сам давно пал жертвой харизмы этого человека.

Прогремев в электричке до отдалённого рабочего посёлка в Подмосковье, где после развода поселился однокашник, Пётр Петрович вытряхнулся из дребезжащего вагона, брезгливо оглядел замызганный перрон, спустился с него на дорогу и аккуратно ступая между лужами, пошёл по тропе, петляющей в сосновом лесу. Вечерняя хмара опрокинулась на бор своим неуютом, сделав дорогу пугающей, а редкие домики, стоящие по обе стороны, своей сумеречностью превратила в замки Дракулы. В этом прекрасном месте современные нувориши давно посносили старые деревянные дачки и воздвигли на их месте дворцы. Но в этом свете они выглядели угрожающе. Лишь спустя полчаса впереди забрезжил фонарь, возвещающий о прибытии в местечко «Ильинка», состоящее из трёх серых пятиэтажек и местного пристанища алкоголиков – магазина под эпическим названием «Продукты». Этот посёлок остался здесь единственным напоминанием о временах страны Советов. Даже на столбе так и висел сиротливый указатель «Милиция», хотя граждане давно обращались в полицию.