Анна Голицына - Явления ночи пред ваши очи. Сборник фельетонов

Жена проводила мужа в путь, кинув вслед улетающему самолёту томик Ленина. «Прочёл бы на досуге, гений недоделанный», сквозь зубы процедила она, направляясь получать долгожданное свидетельство о разводе.

Как говорил Ильич, тот самый, что если и ездил заграницу, то возвращался с большой прибылью, а не с попугаичьими перьями: «Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для неё требуется ещё, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде». Впрочем, не всем профессиональным революционерам суждено стать вождями, зарубите себе это на носу господа и товарищи!

О н был членом союза писателей нашей необъятной Родины, членом аналогичного союза столицы и городка, выходцем из которого являлся. Каждый раз, представляясь, он называл первый союз, как самый главный и удостоверяющий тот факт, что он Аморалов Пётр Петрович был достоин называться так и никак иначе – писатель. Тем более, что он окончил литературный институт имени Горького. А это лишнее подтверждение его нынешней профессии – писателя! А то как же. Зря учился что ли… Конечно, он ещё состоял в аналогичном союзе журналистов. Журналистом он не был, но раз уж позвали, отчего же не вступить. Был ещё он виден в ассоциации защитников дикой природы. Знали его и по кружку любителей живого пива.

Но главное – это самый первый его, основополагающий жизненный статус члена союза писателей, открывающий многие двери. Особенно двери толстых пыльных журналов, читателями которых были те, кто в этих журналов публиковался. Никому другому они не были не то что интересны, они даже известны не были широким народным массам. Или ширномассам, как повелось говорить в незапамятные советские времена, когда и появился институт, в котором любой бесталанный мог стать Талантищем, потому что так его, в конечном счёте, назовут критики и штатные пропагандисты. В те же времена возникли все эти союзы для живущих и пишущих по правилам. Ведь стоило чуть выйти за рамки, сказать что-то не то, выучиться, скажем, на врача, но не иметь при этом звание лучшего доктора нашей страны… а быть вроде Чехова. Простым, сельским лекарем.

Так вот в наши дни Чеховым не место в литературе. Ибо места эти плотно засижены многочленами вроде нашего Аморалова Петра Петровича, в этот самый момент цепляющего на нос очки, чтобы получше разглядеть свой свежевыпущенный томик стихов, посвящённых любви к Родине. Потом, как водится, нужно будет зачесть аудитории пару нетленок, но, а пока можно повертеть в руках. Огладить, понюхать запах краски, полюбоваться на свою витиевато написанную фамилию. Экой фамилией его наградили-то родители. Аморалов! Это же игра слов! Ведь на самом деле он за мораль и нравственность в обществе. Это так сказать, обманка, трюк-с, не более.

Но – чу! – уж зовут, зовут его на сцену! И он поднимается во весь рост, пузо принимает грушевидную форму, чуть нависнув над ремнём. Хорошо, что скрывает пиджак. Поправляет остатки волос на лысине, зачёсывая по привычке на правый бок, хотя волосин всего две и разницы от того, на какой бок он зачешет, уже нет. Снова снимает очки, ведь он дальнозорок… и теперь можно разглядеть блеклые голубые глаза, как у мёртвой рыбины.

Выходит на сцену и этот его выход встречают сухими официальными, едва различимыми аплодисментами. Видно, что зрители хлопают, потому что так положено. Но какое ему до этого дело, когда он уже у микрофона, прочищает горло и начинает речь…

– Дорогие члены ЛИТО! Сегодняшняя наша встреча пройдёт не как обычно. Не держите на меня обиду, что не начну сегодня с вас. Но так уж вышло, что вышел долгожданный сборник моей поэзии « Родные берёзки»…. – тут председатель сделал выжидательную, театральную паузу, чтобы сказанное им было лучше осмыслено абсолютно бесправными членами литературного объединения. Однако можно было продолжать, ведь на постных минах возникли с трудом выжатые улыбки.

– Сборник этот был задуман давно. Ещё в юности моей, когда я намеревался объехать всю Русь Святую, – на этот моменте председатель едва не сбился, потому что в годы его юности Русь была атеистической, – наслаждаясь пейзажами нашей страны, я написал своё первое стихотворение о любимых всеми нами берёзках. За годы таких стихотворений, воспевающих наше Отечество, скопилось немало. И вот пять лет назад ко мне обратились из Министерства Культуры с предложением издать что-либо посвящённое нашей Великой стране. Как человек скромный я молчал, думая о вас всех здесь сидящих. Но министр, а этот был сам министр, сказал мне, что верит в то, что именно у меня найдётся немало таких стихотворений… Как в такой ситуации можно ответить отказом? Ведь могли бы за такое несогласие и наше дорогое ЛИТО, воспитавшее немало литераторов, закрыть! Это, простите за пошлый пример из западного фильма, было предложение, от которого невозможно отказаться.

Он ещё много и долго, а главное нудно растекался мыслью по древу о том, почему же никто из сидящих в зале не смог издать свой маленький сборничек, и почему чести этой, как впрочем и всегда, был удостоен их предводитель, чьих сборников за годы было издано в таком количестве, что если бы их отдать на макулатуру, то можно было бы обеспечить отоплением маленький посёлок холодной, русской зимой, воспеваемой вожаком литературного стада.

Потом, понятное дело, началось чтение стихотворений, написанных аккуратно, с соблюдением всех размеров и правил дамы по имени стилистика, дамы по имени конъюнктура и прочих столь необходимых дам. Но не муз. Муза давно не посещала Петра Петровича. Где-то с той поры, когда в классе девятом он был вызван к завучу, который пояснил ему, что за воспевание женских прелестей можно вылететь из школы, а также испортить себе блестящее будущее. Каждый в таких ситуациях реагирует по-своему. Герой английской рок-оперы «Стена», чьи стихи с издёвкой зачитывает его однокашникам учитель-тиран, протестует, крушит и ломает всё на своём пути, ну а Аморалов решил, что стихи теперь будет писать такие, как если бы фамилия его начиналась на букву «О». О морали. Просто и без фантазий.

…После того как вожак прочёл десятое стихотворение и понял, что устал, то по сему торжественному случаю пригласил всех членов ЛИТО в фойе, где был его щедрою рукою накрыт стол – давно приевшийся всем «Тархун» и бутерброды из сухого белого хлеба без масла с сыром, по вкусу напоминающему резину. И, как и обычно, каждый несчастный и безликий член подходил к нему, многозначительно тряс руку, заглядывал в глаза в надежде увидеть хотя бы намёк на то, что следующим будет изданы именно его работы…. Всё было как всегда, вот только не знал Пётр Петрович, что в фойе за ним давно наблюдали круглые, по кошачьи внимательные глаза человека невысокого роста. А если бы и заметил, то не узнал бы. То ли дело себя любимого узнавать… или какого сановника.