Анна Голицына - Явления ночи пред ваши очи. Сборник фельетонов

– Слыхал, ты вошёл, Семён Александрович, в совет при главе государства?

– Вошёл-вошёл, как же. Но ты же знаешь, Алексеюшка как всегда на общественных началах. Уж сколько времени отнимает эта работа на благо граждан! А ты… вроде бы президентский грант взял?

– Да, вот ещё пока не то чтобы взял, но возьму, – с некоторой непозволительной заминкой ответил патриотически настроенный отец.

– А что… так тянут? – участливо спросил Семён Александрович.

– Ты же знаешь друг, как всегда, у нас не знают, куда же мы идём.

– И башни смотрят в разные стороны, – штампованно посочувствовал оппонент. Вздохнул, разведя полными ручками.

Они вновь разошлись, каждый заприметил нового собеседника. Алексей, отойдя на безопасное расстояние, процедил сквозь зубы известное ругательство, за которое можно было нынче и загреметь по статье; Семён, поднял очи к небу, как бы говоря: «Мужлан». Но навстречу Алексею двигался ярый русский националист, и брошенное бранное слово была как нельзя кстати. Удалось отвести душу и даже прибросить вариант возможного сотрудничества. Впрочем, и Семён, похоже, поймал за шляпу раввина. Обе стороны были удовлетворены.

Вечер подходил к концу к общей радости. Особенно к восторгу маленького Гоши, которому уже совсем не хотелось в Макдональдс, а просто домой. Вместе с отцом они вышли на морозный воздух, ветер плюнул им в лицо горсть колючего снега, оба поёжились. Впереди дорогу им закрывала грузная фигура в длинном демисезонном пальто.

– Вот ведь вечно прутся сюда все эти быдластые понаехавшие! – воскликнул, не стесняясь и более не сдерживая себя патриотичный Алексей, когда-то выписавшийся из места своего рождения, а также детства и юности в Феодосии.

Женщина медленно повернула голову. Красноватое лицо, покрытое сеточкой морщин и узлами сосудов, глаза, в которых стояли слёзы то ли от ветра, то ли от эмоций.

– Простите, не узнал лауреата! – привычно залебезил, расшаркиваясь, Алексей Андреевич.

Она ничего не сказала, только усмехнулась, и продолжила путь.

– Что же ты меня не предупредил! – набросился на без вины виноватого сына представитель гражданского общества. – Вот ведь какого человека обидели!

***

Утро следующего дня встретило Алексея на работе в офисе. Он мрачно курил сигару, держась при этом за голову, и прищуренным глазом старался следить за посланием главы страны. Зазвонил телефон, Лёша выругался, с трудом поднёс трубку к голове и прогнусавил Алё ! Звонкий голос сказал что-то ободряюще-вопросительное.

– Слушай, я на всё готов. Грант не дали. Даже, даже с либералами готов в одной упряжке, прикинь… Но только чтобы не с педиками целоваться, на это я никогда не подпишусь. Да, потому что я намерен сидеть и дальше в своём директорском кресле, а если с ними буду целоваться, то сидеть не смогу. Знаешь ли, болеть будет задняя часть, – вещал гражданин в трубку, отводя при этом взгляд от плазмы, на которой президент строго выговаривал чиновникам, в сторону.

Положил дорогой сотовый на стол. Мрачности поубавилось, появилась надежда. Забулькал коньяком, похорошело. Подошёл к окну, и уже в молодцеватой манере показал самый неприличный жест, на какой был способен окнам офиса Семёна Александровича.

В ы вообще не подумайте, что это рассказ для энтомологов – УЛЕЙ. УЛЕЙ – это политическая партия. Расшифровывается просто и незатейливо: у левых единство! Что-то вроде противопоставления всем правым и центристам, да ещё с желанием доказать, что левые-то едины! Однако, длинное название не проходило, а короткое УЛЕ – звучало как-то очень уж по-фински и сразу вспоминалась стодневная война, одним словом, стоит ли связываться с финнами? Кто их знает, этих грозных скандинавов.

Партия была старая, жила ещё со времен Советского союза, интерес к ней постепенно пропадал, потому что «красные» уже стали как-то не популярны, радикализм их стух за годы попыток сделать свою игрушечную революцию, в общем, на момент действия рассказа партия влачила жалкое существование в стенах мрачного дома, оснащалась компьютером, который современные школьники приняли бы за раритет. Но задор остался… Ведь хотелось ещё чихнуть в сторону этих центристов, как черепаха Морла, чтобы мало им не показалось! На качественный чих нужны были деньги, а денег в УЛЬЕ не было.

И вот встретились на свою беду два политтехнолога партии. Один со стажем в 10 лет. Святослав – мужчина, лицо которого отразило, как следы борьбы с идеологическими соперниками, так и с алкоголем, но в стальных глазах ещё сверкал огонек несгибаемого под тяжестью капитализма революционера, и помятый прикид только говорил в его пользу. Он просто хронически не успевал, борясь с противниками, привести себя в порядок.

Валентин – стаж работы 4 года. Дешёвый, но отутюженный костюм, галстук, рубашка, взгляд мартовского кота, которому откажут все кошки, о чём ему хорошо известно заранее, потому в основном смотрит в сторону или в пол. Улыбка робкая, такая зарождающаяся на губах, но так и не переходящая в настоящую улыбку уверенного в себе человека. Святослав с презрением смотрел на Валентина.

– Вы обещали митинг, на котором будет весь город. Пришли две старушки и трое полицейских. Я организовывал многотысячные стачки, неужели у нас настолько плохо с организацией работы, что вы не могли привести хотя бы весь пансионат престарелых?

– Я понимаю. Извините. У вас тогда была другая финансовая ситуация. Сейчас в УЛЬЕ бюджет…

– Чтобы сделать митинг, бюджет не нужен. Нужно уметь заставлять людей думать, будто они сами хотели прийти, а ходить по микрокрайонам, и заводить беседы на скамейках со старушками – это не методы нашей партии, политтехнологом которой вы являетесь.

Валентин молчал. Он осознавал свой провал, но он не видел своей вины. Причём, возможно, впервые в жизни. Обычная его роль «шестёрки» партии ему уже приелась, а тут на него насел старший товарищ, да ещё и так зло его обвинял. Но с Валентином что-то происходило. Видимо это был момент перерождения «шестёрки» в политика, готового спихнуть стареющего коллегу. Такие моменты бывают у всех, вопрос доходят ли они до логического завершения…

– Знаете, Святослав, – Валентин прочистил горло, набираясь петушиной смелости перед боем, – вы вообще меня не цените. Ваши заслуги шестилетней давности уже не интересны. Вы заметили, что я обладаю пунктуальностью, точностью в выполнении намерений партии, а вы в свою очередь уже четыре года пытаетесь представить меня в кабинете министров, и вам всё что-то мешает. Хорошо, я всё понимаю. Коллеги отказались, всё остальное стало не актуально и все прочие мотивы. Но в русском языке есть слово из трёх букв – «нет». Вот это слово я бы услышал с большей радостью, нежели ссылки на вечную занятость, совещания и т. д. Оставьте это для кого-нибудь другого. Я чётко знаю, что, если не хочется говорить «нет», то начинаются совещания, заседания, у некоторых рождаются дети и умирают бабушки, только не это короткое слово.