Екатерина Крыласова - То, что видят твои глаза

Увидев дома разгром, развешанные по всем углам плохо простиранные пелёнки, а главное – бледную, нечёсаную, с лицом серого цвета Тоню, в потухших глазах которой не то, что материнства, но и жизни не было, она быстро скомандовала:

– Так, живо одевайся! Со мной сейчас поедешь! – безапелляционно заявила она, роясь в их шифоньере и выкидывая оттуда Тонины вещи.

Дима, привыкший в эти дни защищать Тоню от назойливых родственников и громыхающей бабушки, встал стеной между ней и Ларисой.

– Куда это вы её?! – возмущённо начал он. – Вы что, не видите, как ей плохо?! Никуда я её не пущу!

Лариса, привыкшая ежедневно, на вызовах, обходить такие вот препятствия в лице заботливых родственников, ловко отодвинула его, и строго, но спокойно, глядя ему в глаза, сказала:

– Я-то как раз вижу. А вот ты, парень, смотрю, не понимаешь. Лечить её надо – депрессия у неё, и тяжёлая! Погибнет ведь девка! Помогай мне одеть её, живо! – скомандовала она.

Дима, ошарашенный незнакомым словом «депрессия», ничего не понимая, стал быстро одевать Тоню. Всё, что он разобрал из Ларисиных слов, было, что Тоня может погибнуть, а от чего и почему, и что такое с его любимой женой – он не знал. Но после слов Ларисы он почувствовал что-то скользкое, страшное, что все эти месяцы неуклонно подползало к нему. И то, что он мысленно от себя отгонял, утешая себя, что «всё пройдет, всё наладится», сейчас навалилось на него всей своей тяжестью, мешая дышать, думать… От волнения он всё никак не мог найти Тонину расчёску. В горле пересохло…

Наконец, она была более-менее собрана, и Лариса, позвав Михалыча, вывела её из дома и усадила рядом с собой в машину.

Дима растерянно толокся рядом.

– Куда вы её? – только и спросил он.

– В данный момент – на вызов, куда я собственно и ехала. А потом отвезу её к психиатру.

Дима ошарашенно посмотрел на неё. Кровь ударила ему в голову, в ушах застучало:

– Вы что издеваетесь?! – рявкнул он. Всё его напряжение, все бессонные ночи вылились сейчас в этот крик. Он схватил ручку двери и стал остервенело тянуть её, но дверца «Скорой», никак не поддавалась.

– Она что, дура, по-вашему?! – вопил он, не обращая внимание на зевак и любопытно высунувшихся соседей, всегда страстно желающих узнать, к кому и почему приехала «Скорая». – А ну, выпустите её! – кричал он нечеловеческим голосом.

Лариса, ловко открыв дверцу машины, спрыгнула на землю. Она крепко взяла его за руку повыше локтя и потащила этого напуганного, внезапно побледневшего мужчину, как маленького ребёнка, к воротам.

– Мне некогда тут с тобой объясняться, меня люди давно ждут, и жалобу завтра-послезавтра за задержку вызова накатают обязательно. Я тебе только одно скажу: я таких, как твоя Тоня, за всю свою жизнь не одну и не две из петли доставала – окоченевших уже… У них тоже мужья да бабки с мамками думали, что всё само пройдёт! Тоже хочешь один с ребёнком на руках остаться?! Ей лечение подберут, и будет твоя Тоня снова улыбаться… Ты понял меня?!

Дима ничего не понимал, но согласно затряс головой. Ему вдруг представилась его до боли любимая Тоня с петлёй на шее. От ужаса он весь похолодел. Лариса разжала руку, ещё с минуту строго молча смотрела на него и, повернувшись, пошла к машине.

Дима еще долго остолбенело смотрел вслед отъезжавшей от их дома «Скорой», вглядываясь в лицо Тони, словно видел её в последний раз. Крик голодной Варьки привёл его в себя. Чувствуя навалившуюся на него нечеловеческую усталость, побрёл домой, думая, чем же теперь кормить этого постоянно мяукающего «котёнка».

Тоне назначили лечение, а Дима пошёл на больничный, чтобы кипятить Варькины бутылочки из-под смеси, ведь грудью кормить теперь её было нельзя.

Тоня быстро поправлялась и уже через месяц она снова шуршала по дому, будто ничего и не случилось, под одобрительные взгляды наведывавшейся к ней бабули.

– А то вишь, ребёнка одного родила и «устала» она! – ворчала бабушка. – «Депрессию» они какую-то выдумали! Мы вот, по десять штук рожали раньше, и никакой депрессии у нас не было! От безделья всё это!

Детей у бабули было действительно десять. Но за годы её жизни они «растворились», будто не было их вовсе. Большинство умерло ещё в детстве от болезней или по несчастью, осталось только двое, её, Тони, мать, и дядя Павлик. Но мать, вечно гордившаяся своей неземной красотой, всё искала свою любовь, бесперечь «выходя замуж». Когда Тоня была ещё подростком, она, отбив очередного кавалера и уведя его из семьи, укатила с ним жить на север. И с тех пор Тоню доращивала бабушка. А дядя Павлик, по причине не в меру справедливого характера своей матери, появлялся у них дома крайне редко, лишь «по великим праздникам».

Тоня не спорила с ней, а усадив бабулю на лавочке у коляски с сытой, мирно посапывающей Варькой, бегала то в больницу, то в магазин, а иногда и просто возилась в огороде.

Вспомнила она, как на её свадьбе бабушка подсела к ней. Захмелевшая от счастья и от того, что вся эта предсвадебная кутерьма наконец-то закончилась, она выставила свой указательный палец, потрясла им и, глядя Тоне в глаза, сказала:

– Димку свово береги! Парень он хороший, не то слово. А если ты, как твоя мама, «обмылки» собирать начнёшь, я тебя вот этими вот руками… – она потрясла своими худыми руками с искривленными от тяжелой работы пальцами, – …зашибу! – закончила она свою угрозу.

От слова «обмылки» Тоня рассмеялась, вспоминая, как мать каждый раз превозносила своего нового кавалера, и уверяла всех, что «это последняя большая любовь её жизни».

После этого все мужчины перестали для неё существовать. «Вот, кто бы стал меня терпеть и так заботливо выхаживать?» – часто говорила она Диме, обхватив ладонями его лицо, прижимаясь к нему, и с благодарностью глядя в его глаза. Дима, слушая её, только улыбался. Но жуткий холод и страх после всего случившегося ещё долго жил в его душе. Он никому не мог в этом признаться, даже Тоне, и разговор о втором ребёнке больше не заводился между ними вообще.

***

Опять подумав про Ларису, она почувствовала, как снова предательски защипало в глазах. Посмотрев на Ирину, она сказала:

– Просто я очень мужа своего люблю, вот и весь секрет.

– Ну, я тоже своего люблю, допустим, – надменно сказала Ирина. – Но я очень красивая женщина, и фигурка у меня точёная – все говорят… – сделав описательный жест, она положила свои руки на талию. – Я просто не могу не флиртовать с мужчинами.

«Вот и покрасовалась, видимо, в очередной раз», – вспомнив тот разговор, с грустью думала Антонина, стоя в их ванной. Внезапно она услышала громкий хлопок, и замерла. Ирина часто что-то бросала в порыве гнева во время подобных скандалов. Но это был звук не упавшего или разбившегося предмета. То был какой-то шлепок, или удар. Вдруг всё стихло. Тишина была такая жуткая, что Антонина не выдержала и, открыв дверь, выбежала в коридор.