Людмила Колбасова - Память сердца

– Наработаешься ещё, – смерив оценивающим взглядом девушку, мама Игоря добавила: – Идите лучше котят посмотрите.

– Котят? – удивилась Ляля.

В маленькой комнате стояла большая картонная коробка, и в ней грациозно возлежала белая пушистая кошка. Вокруг неё спали, ползали и пищали чёрно-белые пушистые котята.

– Можно? – затаив дыхание от восхищения, девушка присела и потянулась к забавным малышам.

Словно маленький ребёнок, бурно выражая умиление, тискала она эти мохнато-шёлковые чудные комочки, целовала, прижимала к себе. Игорь смеялся, заглядывала мама и тоже смеялась, удивляясь столь непосредственному выражению радости. Ляля попискивала вместе с котятами, передразнивая их, взвизгивала, когда они выпускали коготки. Она брала на руки то одного котёнка, то другого, то двоих сразу, прижимала к груди, зажмурившись, и приговаривала: «Какие хорошенькие!»

Кошка внимательно следила за ней и нервно махала хвостом из стороны в сторону, выражая этим крайнее недовольство.

– Ты что, котят ни разу в жизни не видела?

– Нет…

Это было невероятным, но в её доме никогда не заводили никакой живности, даже аквариума с рыбками не было, и сейчас она искренне испытывала неизведанный в детстве восторг.

Стали собираться гости. Первыми пришли родственники, после подтянулись друзья, с девушками и без. Стало шумно, и Ляля почувствовала себя неуютно.

«Как-то всё некультурно», – с тоской думала она.

Но стоило ей взглянуть на Игоря, как все страхи и сомнения исчезали, и она вновь растворялась в своих новых приятных ощущениях.

Игорь тоже не сводил с неё грустных глаз. Всеми силами он сопротивлялся охватившему его чувству: только бы не влюбиться – ведь впереди разлука на два длинных года…

И мама Игоря, переживая, следила за ними и грустно вздыхала: «Ой, как же не вовремя пришла к ним любовь!»

А разве любовь спрашивает разрешения прийти? Двое встречаются, и вдруг совсем неожиданно, как будто по велению свыше, начинают биться в унисон сердца, и каждый принимает другого полностью, без остатка, в сердце и душу, и уже не помнит жизни до: без взгляда, вздоха, слова любимого, без тепла, запаха, объятия и ласки.

За столом произносили тосты, что-то вспоминали, смеялись. Игорь взял гитару, и они ещё долго пели.

– Давай сбежим, – вдруг предложила Ляля.

– Давай, – неожиданно согласился Игорь, – только я хочу сделать тебе подарок.

– Какой? – кокетливо спросила немного опьяневшая от шампанского девушка и, засмеявшись, подумала: «Что бы сейчас сказала мама, увидев меня?»

Они долго гуляли по ночному городу. Ещё дольше стояли у подъезда и целовались. Котёнок – подарок Игоря – спал во внутреннем кармане его широкой куртки. От счастья кружилась голова, и расстаться не хватало сил.

– Мне пора, – в который раз говорила она тихо, а он снова и снова неловко прижимал её к себе, боясь потревожить спящего котика.

3

Ляля осторожно открыла дверь в квартиру. Но это была излишняя конспирация. В прихожей, в ночном пеньюаре и бигуди, скрестив руки на груди, возвышаясь, словно памятник, стояла мать. Чуть в стороне, с недовольно-обречённым видом в мятой полосатой пижаме, широко зевая, пытался удержать равновесие сонный отец.

– Ну! – угрожающе упёрлась кулаками в пышные бока мать.

И вдруг Ляля, продолжая глупо и блаженно улыбаться, опустила на пол дрожащего от страха маленького очаровательного котёночка.

– Это что такое?! – мать потеряла самообладание и сорвалась на визг. – Выброси немедленно! Убери эту гадость с глаз моих долой!

– Нет, – твёрдо и решительно ответила Ляля и топнула ножкой, – это не гадость, а подарок, и он будет жить со мной.

Девушка на всякий случай взяла пушистого малыша на руки. Разразился мощный скандал. Мама уже была уверена, что Лялю соблазнил какой-то проходимец, и скоро все они вымрут от болезней, которые принёс в дом этот страшный грязный зверь! Этот хищник поцарапает полированную мебель из карельской берёзы, порвёт итальянские портьеры, разобьёт саксонский фарфор, что с таким трудом доставал отец, а его самого ожидает разрыв сердца, и виной этому будет она – их позорная распутная дочь. Кричала мать, кричала Ляля. А отец, улыбаясь, нежно взял котёнка и понёс его на кухню – кормить. Он поил малыша молоком и грустно, о чём-то о своём, вздыхал.

– Котёнок будет жить здесь, или я уйду из дома, – стояла на своём Ляля.

Мать, никак не ожидавшая от послушной и покладистой дочери такого сопротивления, отступила. Но страх беды поселился в её сердце.

Над строптивой дочкой решили установить тотальный контроль. Тревога поселилась в доме, где отныне беспокойно пахло валерианой, корвалолом и другими лекарствами, а шумные вздохи и шарканье ног по квартире бессонными ночами только усиливали панику.

По утрам в институт Лялю отвозил личный водитель отца. После занятий на лестнице у входа её ждала мама, надев на себя суровый недовольный вид.

Свобода, не начавшись, закончилась.

– Чую беду, сердцем чую, – плакала Лялина мама мужу, – моё сердце не обманешь. Быть беде.

– Не накликай, – волновался отец, но не из-за дочки.

Как известно, сердце женщины не обманешь. Каким уж чувством – седьмым или десятым, но беду она чувствовала правильно. Только пришло несчастье, откуда не ждали.

Так долго выстраиваемый отцом Ляли мир отношений в торговой отрасли стал разваливаться. Кто-то, более сильный, начал ломать устоявшиеся правила игры, вытесняя его, постаревшего, из системы внешней торговли. И не просто вытесняя, а подводя под статью. И статью тяжкую.

В силу этих проблем контроль над Лялей ослабили, и она сразу поехала к Игорю. Много дней он встречал любимую после лекций, но она проходила мимо под руку с мамой, лишь изредка кидая на него мимолётные взгляды, полные нежности и отчаяния.

Но мужчины не читают между строк – что бы милая ни пыталась сказать взглядом, она прошла мимо, и это было главное.

– Только бы не забрали, только бы не уехал, – твердила девушка и сжимала кулачки на удачу.

Дверь никто не открыл. Она устало опустилась на скамейку у подъезда и по-детски расплакалась.

Стемнело. На улице захолодало, подул стылый ветер, начал накрапывать дождь.

Игорь не появился. Обречённо, в полном отчаянии, Ляля брела домой. Это было её первое горе. Это была её первая любовь.

Первая любовь в этом возрасте завершает период взросления и, как правило, оставляет либо чистые воспоминания, либо неизбывное горе – шрам в душе на всю жизнь. Всплеск гормонов и накал страстей, чувство обволакивающего воздушного счастья возносят влюблённых на самую вершину блаженства, которую лучше оставить непокорённой. Лучше потом нежно, с удовольствием, перебирать в памяти приятные эмоции, нежели свалиться с вершины кубарем, переломав все кости, и зализывать раны всю оставшуюся жизнь.