Людмила Колбасова - Память сердца

Не догадывался и Игорь, что носит Ляля под сердцем плод той их первой и единственной близости. И не узнал, что вскоре на свет появился мальчик, которого тоже назвали Игорем.

Отец Ляли был арестован, но до суда не дожил – случился инфаркт. Конфискации, которой так боялись в семье, не стряслось.

Похоронив мужа, мать Ляли тоже приехала в город N, убегая от позора и одиночества. Нужно было также помогать дочке растить внука и присматривать за престарелой матерью.

Игорёк рос смешливым, озорным мальчуганом, заласканным бабушками и страстно любящей юной мамой. Ляля одаривала сына всей своей нерастраченной любовью. Вопреки всему она продолжала ждать Игоря, продолжала любить и верить.

5

Говорят, что время – величина постоянная, его нельзя остановить, ускорить либо замедлить. Может быть, как физическое явление в какой-нибудь точной науке, например, метрологии, оно и является постоянной величиной, а в человеческой жизни оно разное. Насколько длинным кажется день в юности и как быстротечен год в старости… Время непостоянно в разных состояниях: оно имеет свойство растягиваться в ожиданиях, останавливаться в горе и умудряется бежать всё быстрее и быстрее с каждым нашим прожитым годом.

Так было и у Ляли. В трудах и заботах незаметно, и всё скорее пролетали лучшие молодые годы. Ушла в мир иной бабушка. Обнимала она Игорька, смотрела в его большие глубокие, как тёмные озёра, глаза, и слёзы застывали в душе её и болело сердце. Вершила она судьбу своей единственной внучки – чистой восторженной девочки – и осиротила ребёнка. Прижимала правнука к груди и шептала: «Прости, прости…»

А Ляля продолжала ждать и верила. Верила и бессонными ночами представляла их встречу. Ворошила короткую историю их зародившейся любви, искорка которой разгорелась в разлуке и вспыхнула ярким пламенем настоящей большой любви в её чистом верном сердце.

В родной город решили не возвращаться. Периодически мать Ляли ездила туда: на могилу отца, проверить квартиру. Но в очередной раз занемогла, и поехала Ляля.

Заканчивался сентябрь. Тёплый, пряный. Светило солнце, летала золотистая паутинка. Кружась, медленно осыпались листья. Ляля сидела на скамейке около подъезда, в котором жил Игорь, но переступить порог не могла. Страх неизвестности сковал и мысли, и тело. Она не могла уйти и не могла заставить себя позвонить в дверь. Из подъезда вышел старик погреться последним солнечным теплом и, развернув газету, сел рядом.

Собравшись с духом, выдохнув, спросила про Игоря.

– Помню, конечно, помню… Погиб парень в «Афганскую», – сказал он, но, увидев расширенные Лялины глаза и немой крик из закрытого ладошкой рта, быстро поправился, – но это не точно. Вначале говорили, что погиб, а после – пропал без вести. Могилы его нет. Матушка всё ездила, искала. Ты сходи в военкомат, там тебе всё скажут.

– А матушка его?

Старик пожал плечами:

– Съехала, говорят, а куда – не знаю. Ты в военкомат иди.

Он с сочувствием смотрел на молодую красивую рыжеволосую девушку и долго ещё рассуждал о несправедливости этой чужой войны. Но Ляля ничего больше не слышала…

В сердце билось и отдавалось в висках одно только страшное слово «погиб…»

Она шла аллеей парка по шуршащим листьям, и каждый шаг отдавался болью в душе: «Погиб, погиб… погиб».

Не заметила, как ноги сами привели к маленькому деревянному храму. Тишина, прохлада, приятный сладкий запах ладана. Поставила свечку на канун и вдруг встрепенулась: «А если живой?» Испугалась!

– Возможно, жив, – всхлипывая, второпях рассказывала работнице храма, – без вести, говорят, пропал…, а я ему свечку на канун…

– Так, милая, у Бога все живы, ты, главное, молись. Может, молитвы ему сейчас ох, как нужны, – успокаивала её пожилая женщина.

Дома Лялю не узнали. Скорбная морщинка легла между бровей, а мягкие, пухлые ещё, девичьи губы плотно сомкнулись, как бывает у переживших большое горе, потерявших самых близких…

– Ты хоть скажи, дочка, как его звали? А то дала сынишке отчество деда? – допытывалась мать.

– Это моё, мама, личное, не скажу. Не спрашивай…

6

Прошло много лет.

Красивая рыжеволосая женщина медленно подходила к дому. На скамейке у калитки стояла обувная коробка, из которой слышалось жалобное мяуканье.

– Опять, – устало выдохнула Ляля и аккуратно достала крошечного испуганного котёнка. В округе знали, что в этом доме любят кошек и частенько оставляли у них на пороге такие вот коробки с сюрпризом.

– Игорёк, – крикнула она, входя в дом, – опять подбросили. Иди, посмотри, чудо какое.

Из комнаты вышел высокий, стройный, по-юношески румяный парень, а за ним, лениво потягиваясь, медленно и с достоинством выглянули из разных дверей дома три кошки.

– В вашем полку прибыло, – Ляля присела с котиком на руках на корточки, – знакомьтесь.

Кошки медленно подошли, зашевелили усами и потянулись носами к незваному гостю. Самая капризная и ревнивая Белка, светлая пушистая кошечка с огромными жёлтыми глазами, постояла, недовольно размахивая хвостом, понюхала, лизнула и равнодушно пошла на кухню, жалобно прося есть. Смешливая и озорная Фрося, трёхцветная короткошёрстная кошка, проявила больший интерес и принялась заботливо вылизывать подкидыша. Чёрно-белая Мурка с зелёными круглыми глазами, самая старая в доме, даже не подошла. Ей, много повидавшей на своём веку, какие-то котята были уже не интересны.

Из дальней комнаты раздался хриплый старческий голос:

– Опять кошку в дом принесла? Что же ты за котяру такого в своей жизни встретила, что до сих пор подбираешь всех кошек и не выходишь замуж?

Мать Ляли давно не вставала. К старости она стала удивительно цинична и высказывала, порой, такие скабрёзности, которые, впрочем, простительны старикам.

– Мама, бабушка права, может, хватит в доме кошек? – сказал сын, держа на руках котёнка и нежно его поглаживая.

– Ты, сынок, как никто другой должен любить котят. Ведь именно маленькой Мурке ты обязан своим рождением, – ответила Ляля, которую уже давно все называли Елизаветой Андреевной. Она работала в школе учителем русского языка и литературы.

– И когда же ты, наконец, расскажешь тёмную историю моего рождения? – в который раз поинтересовался сын.

Елизавета вздохнула:

– Нет, не тёмную, а светлую, – сказала она тихо, как будто самой себе.

– Значит, это тоже будет Мурка, – поставил точку в разговоре Игорёк, и пошёл готовить тазик для купания и обработки котёнка.

– Ой, неспроста в доме вновь появилась ещё одна Мурка, неспроста. Чует моё сердце: быть беде! – раздался крик из спальни.

Эти слова оказались пророческими. Мать Елизаветы хватил удар. То есть, случился второй инсульт, и более серьёзный, чем первый. Она была ещё не совсем стара, но напасти судьбы сильно подорвали её здоровье.