Вусал Гаджиев - Притча

Голос Владимира Романовича сорвался. В глазах блеснули слезы.

– Думаешь, я не хочу нянчить внуков? Не хочу давать советы своим детям? Думаешь, я не хочу быть нужным? Но всем плевать на старого больного деда. Всем. И даже моим детям. Мы подняли их на ноги, мы по пять раз вставали за ночь, чтобы их успокоить. Мы работали, как проклятые только бы у них все было, только бы они ни в чем не нуждались. А сейчас…. А сейчас им не нужен старый и больной отец, – он негромко заплакал.

Илья принес еще воды. Сел рядом, приобнял старика. И в его глазах я увидел слезы.

Прошло около двух минут. Старик медленно протер глаза. Прокашлялся. Сделал глоток воды.

– Простите, – чуть слышно произнес Илья, – Я не хотел, чтобы так получилось, – в лице его проявилось выражение глубокой печали.

– Ты последний человек, кто должен просить у меня прощения, – сказал Владимир Романович, – Только ты и есть у меня, – было видно, как важны для Владимира Романовича эти слова, и как много моральных сил он прикладывает, чтобы их произнести.

И вновь пауза.

– Только посмотри на них, – Владимир Романович кивнул головой в сторону телевизора, – Какие танки! Какие ракеты! Какое оружие! Сколько денег вбухано в это все. А между тем, сотни тысяч стариков не могут найти лишней копейки. А те старики, что дали им возможность бряцать всем этим сейчас, которые дали вам мирное небо, как они любят говорить, живут хуже, чем в войну. В войну пусть и не было хлеба, но люди были честнее. Так говорил мне мой отец. И я это знаю.

Тишина.

– Я сорок лет отпахал на нашем заводе, – взволнованно проговорил Владимир Романович, – По двенадцать часов. Отдавал всего себя. Три года в армии. Всегда исправно платил все эти налоги. Разве я не заслужил Италий и Испаний? Океанов с пирамидами? Ладно, я. Моя пенсия более-менее. А моя соседка. Восемь тысяч. На ней еще и сын со своей семьей, который не может найти работу. Восемь тысяч! Стыдно. Тьфу.

Тишина.

– Разве мы хуже этих немцев, этих американцев? Хуже?

– Нет, конечно.

– А, получается, хуже. Недостойны мы океанов. Понимаешь? Недостойны и все.

Владимир Романович сердито глядел в телевизор.

– Разве мы не заслуживаем океанов, – вдруг резко повернулся он к Илье.

– Больше всех в этой стране, – твердо ответил Илья.

Владимир Романович тяжело дышит. Грудь вздымается и опускается. Долгий вдох, медленный хриплый выдох. Мне было безумно его жаль. Не помню, когда к тому моменту я в последний раз испытывал это чувство. И вообще, другие чувства, помимо боли и горечи. Но сейчас мне было до безумия жаль этого пожилого человека.

– Я купил продуктов, – сказал Илья после очередной недолгой паузы, – Сейчас приготовлю суп, – Он собрался подняться с кровати, но Владимир Романович остановил его жестом.

– Оставь, – сказал он, чуть успокоившись, – Я и сам могу приготовить. Спасибо.

– Да не за что. Может, все-таки я….

– Нет! Ты думаешь, я немощный?

– Владимир Романович. Вы же знаете….

– Нет! Я совсем не немощный. Совсем. Я еще на многое способен. Ты не смотри на все это, – он провел взглядом по комнате, которая, впрочем, усилиями Ильи уже была убрана и чиста.

– Я знаю….

– Нет! – дед в третий раз не дал договорить Илье, – Ты также как и остальные считаешь меня слабым. А я не слабый. Я в твои годы коня на скаку мог остановить. В кулачном бою со мной боялись выходить. Ты не смотри на это все, – двумя пальцами он схватил обвисшую кожу на правой руке, – Сила вот здесь, – кулаком он несильно ударил себя по левой груди, а затем медленно поднес указательный палец ко лбу, – И здесь.

– Я в вас и не сомневаюсь. Вы же знаете.

Владимир Романович улыбнулся. Впервые за эти полчаса, которые были столь насыщены для меня в эмоциональном плане, что мне казалось, я прожил здесь какую-то особенную отдельную маленькую жизнь.

– Я знаю. Только ты остался у меня, – чуть дрогнувшим голосом произнес Владимир Романович, – Не знаю, что я делал бы без тебя.

Заиграло «Прощание Славянки» 14 14 Прощание Славянки – Марш, написанный в 1912 году штаб-трубачом 7-го запасного кавалерийского полка, стоявшего в Тамбове, Василием Агапкиным под впечатлением от событий Первой Балканской войны. . Солдаты на экране четко отбивали шаги под бессмертную мелодию.

– А великая у нас страна! – воскликнул вдруг Владимир Романович, – А не нужна мне пирамида. Не нужен океан. Березку нашу хочу. И Волги мне хватит. Ну, послушай только, – он закрыл глаза и около минуты с не сходящей с лица улыбкой слушал.

Закатив глаза, он предался, я уверен, приятным воспоминаниям.

Я смотрел на него и тоже улыбался. Все то время, пока улыбался он. Я гордился этим человеком. Человеком, которого видел впервые в жизни, но которого знал бесконечно долго.

Наступает минута прощания. Ты глядишь мне тревожно в глаза. И ловлю я родное дыхание. А вдали уже дышит гроза.

Все больше времени провожу в жилище своих новых знакомых. В бункере. Они его так называют.

Иногда чувствую, будто оживаю для новой жизни. Прежней уже нет, и не будет. Никогда. Ростки новой жизни во мне приподнимаются, когда я разговариваю с Ильей. Оптимист. Он верит в людей. Верит в жизнь. Верит в лучшее. Он убедителен. Но иногда и этого мало. Ростки новой жизни тут же начинают увядать, когда я оказываюсь в компании Рудольфа. Пессимист. Совсем не верит ни в людей, ни в человека. Раздражительный. Но яркий. Его интересно слушать. Убедительный. Достаточно.

Рудольф. Двадцать два года. Бритый под ноль. Серые, но выразительные глаза. Нос с горбинкой. Испытывающий взгляд, который с непривычки коробит. Уверенный в себе. Нет, самоуверенный. Не терпит глупости. Зарабатывает с помощью компьютера. Илья с нежеланием говорил на тему заработков. Рудольф более разговорчив. Ухмылка. Хитрая. Встречается взглядом с Ильей. Прищур. Словно давит. Нарочито. Илья отводит взгляд.

Единственный рабочий стол принадлежит ему. Один ноутбук. Книги. Джон Рид «Десять дней, которые потрясли мир», Джозеф Конрад «Тайный агент», Михаил Булгаков – «Белая гвардия», Надин Гордимер «Дочь Бургера», Иван Тургенев «Новь». Папка с надписью «Манифесты».

– Мы с Ильей компаньоны, – чуть заметная улыбка. Взгляд прицеплен к Илье, – Правда, Илья?

Грозный взор Ильи чуть усмиряет Рудольфа. Тот ухмыляется, но убирает всякое заигрывание с лица.

– Мы мастера виртуального мира. Вернее, я. А Илья – мой компаньон, – покровительственный тон.

Где познакомились? Где их родители? Почему они живут в подвале? Как они оказались на крыше в тот день? Все эти вопросы теснились в моей голове. Не хватает смелости задать. Больше слушаю.

Много споров. Обо всем. Человек в центре внимания. Добрый, честный, достойный у Ильи. Слабый, глупый, недостойный у Рудольфа. Илья спокоен, смирен и уверен в себе. Рудольф напротив. Человек, как дар этой планеты против человека в качестве опухоли, которую нужно незамедлительно вырезать. Человек-смысл против человека-забавы. Надежда против бессмыслия. Вера против разочарования. Любовь против обиды. Или против ненависти.