Анна Росси - Голод

Вернувшись в свою комнату, мужчина собрал с пола пепел от сигарет и посыпал голову. С криком: «Доченька, папа идет к тебе!» – он разбежался и со всей силы влетел в стену.

Теперь болело не только тело, но и голова. Сознание возвращалось медленно и со скрежетом.

– Арсен, ты еще здесь? Я давно хотел спросить: зачем меня закрыли в квартире? Где ключи? Вы так боитесь за себя, что вычеркнули меня из жизни?

– Нет, отец, мы боимся за тебя.

– А не надо за меня бояться. НЕ НАДО! Дайте мне свободу! Я хочу жить нормально, полноценно! Или не жить совсем.

Дрожащими руками он обхватил голову и стал раскачиваться из стороны в сторону:

– Зачем? Ну зачем вы издеваетесь надо мной? Что я вам сделал? Где ключи, Арсен? Где они? Снова перепрятали? Так я их найду. Вы со мной играете в прятки. Но я выиграю.

От криков голова болела еще больше, но отыскать пропажу хотелось сильнее.

Пошатываясь, мужчина побрел по квартире, обыскивая каждый сантиметр. Неловкими движениями он сбрасывал со столов предметы, шкафы уже давно стояли вывернутыми наизнанку. Гора одежды: женские платья, подростковые костюмы, детские юбочки валялись везде. Он топтался по ним, не видя ничего вокруг. Ноги заплетались и подкашивались. Опустившись на карачки, держа в зубах фонарь, мужчина пополз в чулан за лопатой, по пути натыкаясь головой на стены. Глухие удары ненадолго останавливали его, но он уверенно полз дальше, пока острый край лопаты не воткнулся в руку. Боль от пореза не шла ни в какое сравнение с общим состоянием. Неуверенно встав на ноги, он поднял лопату и потащил ее в комнату.

– Будешь говорить, где ключи? Будешь? В последний раз тебя спрашиваю! Может, вы замуровали их в стену? Или спрятали под паркет? Я найду. Ты же знаешь: я все могу!

Не услышав ответ, отец начал громить квартиру. Видно, это происходило уже не в первый раз: во многих местах паркет был разломан и приподнят, а в стенах виднелись дыры от ударов.

Через пару часов силы иссякли. Мужчина сел на пол и заплакал.

– Я так виноват перед вами, так виноват. Что я могу сделать? Как исправить?

– Никак, отец. Все в прошлом, а его не вернуть. Научись жить по-новому… Ты пьешь таблетки?

Вопрос вызвал очередную бурю агрессии:

– Не пью и не буду пить! Никогда! Вы меня отравить хотите! Сволочи… Какие же вы сволочи… Да чтоб вы все сдохли… Зачем вы так со мной?

На время зависла тишина, нарушаемая лишь бурчанием желудка.

– Отец, ты давно ел? Чем питаешься? Дядя Миша не бросил тебя? Навещает? Приносит еду?

Услышав про еду, мужчина понял, как голоден. Вскочив с пола, он побежал к холодильнику. Открыв дверцу, на минуту задумался, будто решая, что бы поесть. Потом схватил обычный черный пакет для продуктов и стал в него забрасывать все, что видел: консервы, овощи, фрукты, колбасу.

Когда пакет набился под завязку, мужчина привязал его к толстой веревке, нацепил колокольчик и поспешил к заколоченному окну.

В квартире все окна были слепыми. Когда-то им закрыли глаза мощными досками. Только в зале осталась маленькая форточка для проветривания. Открыв ее, мужчина аккуратно перекинул пакет с провизией через окно и стал спускать ценный груз. Колокольчик слабо потренькивал, веревка хрустела и вжикала, но пакет продолжал движение. Спустя несколько минут она дернулась три раза. Мужчина поспешил поднять ее обратно.

Вскоре в окне появился знакомый пакет. Явно с содержимым. Радостно потерев руки, голодающий затянул его обратно и развязал. Две чекушки одиноко болтались на дне.

– Вот Васька жлоб! Мог бы положить и больше.

Дрожащими пальцами отец содрал крышку и присосался к бутылке, будто младенец к соске. Он утолил свой голод, он спасся.

– А ты все пьешь… – Тень сына впервые за ночь встала и подошла к нему. Арсен всегда любил отца. Несмотря ни на что. Просто любил, как обычно любят родители своих детей, а не наоборот. Поэтому неудивительно, что чаще всех в гости приходил именно он.

– Пил, пью и буду пить! – с вызовом ответил мужчина. – Живу как хочу. Это мое право. Хорошо, что Васька этажом ниже живет. Пакет с едой всегда попадает к нему на балкон. Только сосед понимает мой голод, только он. И помогает расправиться с ним. У нас взаимный обмен: я Васе – закусить, он мне – выпить.

– Мать не придет тебя навестить, не жди. Ты остался прежним. Ничто не смогло тебя изменить.

Две тени стояли друг напротив друга. В глазах одного светилось безумие вперемешку с алкоголем, в глазах другого – боль и сожаление.

Проводка вновь заискрила, выпуская разноцветные фонтаны. Свет загорелся и погас.

На секунду мужчина потерял зрение от яркой вспышки. Как когда-то давно… когда свет фар ослепил его, пьяного водителя, везущего семью домой. Он успел выпрыгнуть, а они – нет. Каждую ночь он видел один и тот же сон-явь.

Безумца скрутило от боли.

– Арсен, прости, сын. Только не уходи, побудь еще со мной! Я так виноват, так виноват…

Он бросился за исчезающей тенью, пытаясь схватить сына за руку, но почувствовал только пустоту.

Вновь вспыхнул свет. В квартире царил погром, но она продолжала спать, чтобы не видеть всего ужаса. Так жил ее хозяин, так жила она.

Лилька

– Вера ю фром? – Вопрос ставит подножку у выхода из двора-колодца. Узкие черные глаза, такие еще называют бедовые, веселятся навстречу из опухших щелок век.

– Ви ар фром Моску, – подхватываю я игру.

– О, Моску, нормально, я там была! Алтуфьево, Войковская.

Нежданная попутчица пристраивается рядом, мы идем по солнечной питерской улице и болтаем как давние знакомые.

– Вообще я из Уфы, в восемьдесят шестом году приехала. Десять рублей у меня было. А сейчас тут живу, в Кузнечном.

– Хорошее место, – радуюсь я за собеседницу. – Самый центр города, исторический фонд.

– А у меня карту украли!

– Ох, успели хоть заблокировать?

– Нет, все потратил, падла. Плевать, у меня их еще пять штук! – растопыренная ладонь раскидывает невидимые карты. – Пусть подавится! – легко прощается с потерей женщина. – У меня на Невском квартира, я ее сдаю. Бабки есть.

– Ну вы прямо квартирный магнат! – меняю я тему.

– Тебя как звать?

– Катя.

– А я Лилька. Борьку своего ищу! Боря-а-а-а! – сиплый мощный зов разносится по Кузнечному.

Внезапная странная спутница шагает рядом, я исподволь разглядываю ее. Одежда новая, очевидно качественная, но тут и там на ней отпечатаны свидетельства сложного жизненного пути – рукав надорван, а на боку след подошвы.

Смоляно-черные густые волосы стянуты в сальный хвост. Когда-то красивую фреску лица не окончательно замалевала известью ее разбитная жизнь. Раскосые восточные глаза выщурены опухшими веками, правая бровь перечеркнута белесым шрамом. Возраст определить сложно, одутловатость черт обезличивает, делая незнакомку похожей на сотни питерских маргиналок. Одна из многих со дна. Но что-то заставляет приноровиться к ее нечеткому шагу, мне хочется заглянуть дальше избитого фасада, хочется открыть книгу ее дней и прочитать, собрать из обрывков бессвязных мыслей историю. Понять, что было, было ли, была Ли…