Сергей Лабзов - Консьерж

Родион Степанович снова посмотрел на небо, которое манило его своей прозрачной голубой бесконечностью. Его мысли снова настроились на философский лад. Действительно, а что такое бесконечность? Учёные до сих пор не могут толком объяснить, почему бьётся сердце, а здесь космос! Вот ряд цифр: один, два, три… Можно считать до бесконечности. Где он тот конец?! А в космосе? Родион Степанович никак не мог его представить, не мог и всё. Как это нет конца? Куда же ведёт эта голубизна? Он снова устремил свой взор на небо. В космосе темно, планеты и звёзды только излучают свет, а жизнь есть только на некоторых – это как-то понятно ещё со школы, а вот бесконечность? … Голова стала немного побаливать от этих дум. В это время со стороны шлагбаума раздался требовательный звуковой сигнал автомобиля. Консьерж нахмурился – подавать звуковые сигналы здесь запрещено. Родион Степанович направился к нарушителю спокойствия. Им оказался молодой кавказец, который с широкой улыбкой сидел за рулём чёрного «Мерседеса». Консьерж не любил этих выходцев с юга России, потому что они почти все вели себя нагло и не уважали местные законы и обычаи. Хорошо, вот ты приехал сюда работать, или просто жить, но почему ты не уважаешь людей, к которым ты приехал? Родион Степанович догадывался, что кавказцы ведут себя так, потому что, находясь в непривычной для себя обстановке, испытывают дискомфорт, и стараются под маской нагловатой хамской распущенности скрыть свою неуверенность. Языковой барьер тоже имеет место быть, хотя горцы достаточно хорошо изъясняются на языке Пушкина.

– Подавать звуковые сигналы здесь запрещено, – предупредил старик, но шлагбаум не открыл,

– Тебе какая разница, дед? Давай открывай! – ответил молодой горец, и нагло под ноги Родиона Степановича выплюнул жевательную резинку.

Старик вздохнул и пошёл в свою конторку, даже не собираясь открывать хаму шлагбаум. Как только он сделал пару шагов в направлении дома, в спину ударил требовательный громкий звук клаксона. Чертыхнувшись про себя, Родион Степанович продолжил движение в сторону парадной, решив не обращать на наглеца внимание. Он, конечно, рисковал получить нахлобучку от жильцов дома, или от председателя правления дома, но здесь уже был принципиальный вопрос, и консьерж взял на себя всю ответственность, ибо давать спуск этому «хозяину жизни» считал ниже своего достоинства. Спиной Родион Степанович чувствовал жгучий взгляд молодого человека, но оборачиваться не собирался. Уже дойдя до дверей парадной, он услышал, как тихо клацнула дверь породистой машины, после чего раздались торопливые шаги.

– Эй, отец, давай по-хорошему, ты чего не открываешь? – раздался сзади голос с небольшим акцентом.

Пожилой человек повернулся к наглецу и спросил:

– Ты и дома всех не уважаешь, или только у нас? Попробовал бы ты нахамить в своём ауле старейшине, я бы посмотрел на тебя.

Молодой человек смутился и, сбавив тон, примирительно сказал:

– Ладно, извини, старик, погорячился немного… мне к Сироткиным надо.

– Они тебя ждут? – спросил бдительный консьерж.

– Да-да, конечно!

– Ладно, сейчас открою.

Родион Степанович нажал на кнопку пульта, и шлагбаум пошёл вверх. Машина въехала на территорию, старик указал место, где её можно поставить, после чего скрылся в своей конторке. Инцидент был исчерпан и Родион Степанович выдохнул. Он в последнее время стал замечать, что любая несправедливость его сильно раздражает, отчего поднимается давление, а это в его возрасте опасно. Но очень часто приходиться видеть тут и там вопиющие случаи этой несправедливости. Нет, конечно, и раньше она была, но только теперь, на склоне лет, Родион Степанович стал больше обращать внимание на такие факты. После развала Союза люди стали какими-то озлобленными, стали более раздражительными, и это он для себя объяснял просто: пропала уверенность в завтрашнем дне. Раньше люди не боялись потерять работу, а теперь потеря работы – это катастрофа! Если у тебя на шее семья и ты остался не у дел, то есть все шансы оставить своих близких без куска хлеба, а это и есть катастрофа, причём вселенского масштаба для отдельно взятой ячейки общества. Можно долго рассуждать о преимуществах того или иного строя, но у социалистической системы было много плюсов, да ещё каких! Все всё это давно прочувствовали, особенно люди старшего поколения. Есть, конечно, и много плюсов в капитализме, но почему-то те, кто находится у власти, взяли от этой системы самое плохое. Родион считал, что самым лучшем для страны было бы объединить всё лучшее из обоих систем, но понимал, что это как раз и есть самое трудное, иначе давно бы это сделали. Хотя он подозревал, что так называемые лоббисты обоих систем готовы идти на всё только бы не допустить такое объединение. Грандиозные мысли консьержа прервал телефонный звонок. Старик взял трубку и произнёс:

– Дежурный слушает.

– Сейчас придёт курьер в девяносто пятую квартиру, пропустите, пожалуйста.

– Принято, – ответил старик и посмотрел на часы. До конца его смены оставался час. Ровно в девять приходил сменщик, некий Валентин, толстый мужик лет пятидесяти, с ярко выраженной отдышкой. Родион подозревал, что у него или астма, или ещё того хуже – туберкулёз. У самого старика со здоровьем было более-менее нормально, только в последнее время организм стал подавать сигналы, на которые он старался не обращать внимание. То там кольнёт, то тут заноет, особенно иногда сильно побаливали ноги, но в целом Родиону было грех жаловаться. Другие в его возрасте уже становятся пожизненными инвалидами.

К шлагбауму подъехал велосипедист с большим коробом за плечами – курьер, понял консьерж, и открыл ему проезд. Развозчиками обычно были представители бывших среднеазиатских союзных республик, к которым Родион относился довольно благодушно. Они жили в городе тихо в своих съёмных квартирах, или просто обитали табором прямо на каком-нибудь складе своего земляка, и что самое главное – они не старались привносить свой устав в чужой монастырь. В отличие от кавказцев азиаты плохо говорили по-русски, плохо понимали, что им говорят, но старались, учили язык, и не хамили местным жителям. Нет, конечно, и среди них были элементы, которые плохо относились к аборигенам, но это было, скорее, исключение.

Парень подошёл к парадной и спросил вышедшего ему навстречу консьержа:

– Мне девяносто пятую надо.

– Поднимайся на третий этаж, – подсказал Родион, открывая дверь.

Парень прислонил велосипед к стене дома и бодро стал подниматься по ступенькам, игнорируя лифт. Старик проводил его взглядом, после чего уселся смотреть новости, которые на этот раз передавали по другой программе. Прослушав вести, он не нашёл в них ничего нового, после чего достал журнал дежурств и стал неторопливо его заполнять. Когда он писал последнюю фразу появился курьер, которого старик выпустил, подняв снова шлагбаум. После этого до конца смены ничего не случилось. Ровно в девять появился Валентин. Родион Степанович передал ему ключи, посоветовал держать порох сухим и, повесив на плечо свою небольшую сумку на плечо, покинул придомовую территорию.