Сергей Авдеев - Икигай. Записки «вчерашнего» журналиста

Мало чего случалось. Всё шло по плану. По чёткому унылому плану.

Я всячески пытался избегать «дутых» тем и пустых публикаций. Но политики гласности тогда ещё не было, а была партийная дисциплина, и у каждого журналиста был план по строчкам. Поэтому иногда всё-таки приходилось сдавать в секретариат «пластмассовые» заметки. И от этого на душе становилось всё грустнее и пасмурнее.

Социализм, может, и был с человеческим лицом, но почему-то иногда так хотелось дать ему по роже! :)

…Каждые выходные я один ходил на железную дорогу – тосковать по России. Садился на насыпь, курил и ностальгически смотрел на рельсы, убегающие в сторону севера.

Там была Родина…

Через год мой друг Серёга Смирнов, главный редактор республиканской «молодёжки» – газеты «Комсомолец Таджикистана» – устроил мне направление от ЦК ЛКСМ республики в Высшую комсомольскую школу в Москве.

– Поживёшь там два года, осмотришься, а потом и не обязательно возвращаться назад, – говорил он. – Распределение, скорее всего, там будет по другому принципу.

Так и закончилась моя восточная сказка.

Москва 1986—87 гг. Высшая комсомольская школа при ЦК ВЛКСМ

В Москве уже было всё по-другому – так я хотел написать эту первую строчку. Только не было всё как раз по-другому.

1986-й год. На дворе перестройка, Горбачёв и юная демократия. А нам в ВКШ заново читают почти ту же политэкономию и разные материализмы. Зачем?! Мы им говорили: вот же наши дипломы, мы это всё сдавали, вот зачёты и оценки за экзамены.

К тому же уровень преподавания журналистики был довольно низкий. Например, преподаватель на семинаре задаёт такую ситуацию: вы сидите в своём рабочем кабинете, глядите в окно и видите там дерево. Опишите, на что оно похоже.

И всё отделение журналистики факультета комсомольской работы бодренько начинает придумывать:

– На краба! На облако! На динозавра!..

А я был тогда уже одним из двух на всю школу членом Союза журналистов СССР. Вторым был мой друг – пермяк Юра Беликов. Встаю и говорю:

– Товарищи!!! Вы что – с ума посходили?! Вы собираетесь сидеть в редакциях серьёзных комсомольских и партийных газет – и тупо смотреть в окно, придумывая нелепые образы про какое-то дерево?!..

31

В итоге я опубликовал дерзкий текст в вузовской многотиражке – и уже к обеду в партком вызвали сначала редактора газеты, а потом, почти ночью, подняли меня и пригласили на «беседу».

Предложено было, не дожидаясь диплома, выбрать любой город Союза, куда бы я хотел «смотать удочки». Билет на самолёт – хоть завтра. Так прямо и было сказано – 24 часа на размышление.

Мне терять было нечего, а вот редактору газеты, матери двоих детей, – было. Поэтому она взяла меня за руку, и мы назавтра поехали в Московский городской комитет партии, которым тогда руководил Борис Николаевич Ельцин. Сам он нас, естественно, не принял, но в отделе пропаганды внимательно выслушали, велели ничего не бояться, и обещали поддержку.

Не обманули. В назначенный день в партком ВКШ приехал замзавотделом пропаганды МГК КПСС. А потом в его присутствии в ходе бурного общего партсобрания нас с редактором почти полностью реабилитировали и даже похвалили за гражданскую смелость.

В учебный план курса обучения было обещано внести некие коррективы, а меня, буйного революционера-одиночку, велено было больше не трогать.

Я стал среди слушателей ВКШ легендарным борцом за права борющихся, и моё имя, говорят, сейчас выбито на Доске Почёта лучших выпускников школы.

Зачёты я теперь сдавал автоматом, а экзамены – на «отлично». Впрочем, оценки здесь не имели значения. В итоге мы все получали красные дипломы: синих в политическом вузе просто не существовало.

Но меня запомнили, и однажды вызвали в КМО при ЦК ВЛКСМ. Это Комитет молодёжных организаций. Он занимался международными связями, и мне как раз там решили доверить сопровождать в Карелию группу наших друзей-коллег – четверых журналистов из Танзании.

Почему бы и нет!? Матёрому слушателю ВКШ – только бы не учиться. :) Тем более, в Карелии я сам ещё никогда не был.

Как только мы вечером сели в поезд Москва – Петрозаводск, старший группы танзанийцев через переводчика задал мне вопрос: ужин будет?

А я уже узнал у начальника поезда: на таких коротких перегонах (меньше суток) к поездам вагон-ресторан не цепляют. То есть, никакого ужина ждать не надо.

Зато проводница поезда принесла нам чай и какие-то свои ватрушки из дома. А я решил утром сделать своим подопечным приятное: поприветствовать их на родном языке суахили.

Надо сказать, на суахили в мире вообще говорят лишь несколько тысяч человек, и нам было очень сложно найти переводчика в Москве.

Я попросил его написать мне на бумажке русскими буквами традиционное для Танганьики и Занзибара приветствие. Ну, в смысле: доброе утро! Как вы ночевали?

Он написал – я выучил.

Утром открываю дверь в купе моих чернокожих братьев – и ничего не вижу. То есть они слились с темнотой. А жители Танзании, надо опять же отметить, самые чёрные жители Африки. Они такие чёрные, что прямо синие. И лежат спросонья молча.

Но, чувствую, они здесь.

– Хамджамбо! – говорю. – Хабари аза а субуи!

И тут я их увидел и услышал. То есть увидел только восемь рядов белых зубов и услышал их дикий хохот.

Я слегка поворачиваю голову к переводчику у меня за спиной и спрашиваю:

– Что не так? Я что-то неправильно сказал?

Он, сволочь, сам хохочет и говорит:

– Всё правильно, Сергей Владимирович. Буквально – правильно. Но у них очень сложный язык. И получилось, что Вы это произнесли в той транскрипции и с такой интонацией, как у них спрашивает жену муж, вернувшийся из командировки: ну, здравствуй. Как ты, сука, тут без меня!?..

Ладно. Поехали мы в Кижи, посмотрели храм, поговорили с комсомольским руководством Карелии, побывали на Кондопожском бумажном комбинате. Африканцы получали оттуда бумагу для своих молодёжных изданий.

И вот пора ехать в гостиницу. По дороге нам попадается магазин, который и без вывески узнает любой мужик, даже коренной житель Танзании. Винный.

Мои друзья следуют прямо к прилавку, а там – и вино, и водка, и шампанское. Подчёркиваю: 1987 год. В стране «сухой» закон. Спиртное отпускается строго по талонам. Но мои негры-то этого не знают. Достают рубли: водки!

Продавщица молча смотрит на них, на меня…

– Талоны…

Полное недоумение на чёрно-синих лицах наших собратьев. Они достают доллары. Теперь вытягивается лицо продавщицы. Она чует подвох.

– Талоны!!!

Те поворачиваются ко мне:

– Сергей, какие талоны?! Вот рубли, доллары… Мало?

Пытаюсь объяснить им про «сухой» закон, про строгую регламентацию. Не понимают. Какие талоны, когда вот же она, водка, вот деньги… Какой ты начальник, если у тебя нет талонов?!..