Игорь Куклин - Как я из себя выходил

Я просил бабушку рассказать ещё что-нибудь, но она только улыбалась, задумчиво глядя в сторону, да прижимала меня к себе покрепче…

Возле нашего дома было сельпо, у сельпо была сторожка, у сторожки были сторожа. По разным надобностям и мы, малые, там бывали, чаще с взрослыми. В сторожке всегда пахло как-то по-особенному. Позже этот запах, один в один, я почувствовал в зимовье, когда мы уходили из него и заливали водой непогасшие угли в печи. Теперь я полагаю, что этот запах сторожке придавала необходимость залить угли перед тем, как сторожу лечь спать. Но я не про запах… Одним из сторожей была, как нам тогда казалось, сердитая бабка с редкими зубами, колючим взглядом и противным прокуренным голосом. На дежурство она приходила не одна, а тащила через дорогу (жила напротив) перекинутое через плечо нечто тяжёлое, завёрнутое в покрывало. На мои расспросы мама ответила, что это сын её, но он того… Я ничего не понял, пока не увидел его сам.

Как-то во время дежурства этой женщины мы с отцом для чего-то зашли в сторожку. Он лежал, отвернувшись к стене, густые вьющиеся тёмные волосы были короткими, а всё остальное у него было длинное – лицо, нос, пальцы, которыми Он водил по стене. А ещё у Него была синяя, вернее, бледно-голубая кожа, даже высунутая из-под одеяла длинная стопа была голубой. Я не мог отвести взгляда. И вдруг Он загукал, как малолетний ребёнок. Женщина тут же оказалась рядом с ним, и куда девалась противность из её голоса, куда девались резкие сердитые движения? Она кормила Его ложечкой из кружки, что-то выливалось у Него изо рта, она заботливо вытирала голубой подбородок и синие губы тряпкой. А Он бездумно водил глазами по ней, по нам, по потолку. Я невольно взял отца за руку…

Как-то утром улицу разбудил нечеловеческий крик, вой и причитания. Отец сходил за калитку и, вернувшись, вздохнул: «Отмучилась…» В гробу Он лежал такой же, длинный, голубой, неземной, только глаза были закрыты.

Был не дежурный для клиники день, поэтому дежурство обещало быть спокойным. С утра поступил пациент с кишечным кровотечением, и дежурный хирург взял его в манипуляционную на обследование. Ректороманоскопию проводил. Поставил мужика в коленно-локтевую позу, ввёл в задний проход металлическую трубку и методично искал источник кровотечения. Как вдруг вбегает дежурная медсестра: «Доктор! В приёмнике ранение сердца!» Хирург в три секунды со второго этажа на первый. Торакотомия на каталке, палец в рану сердца, транспортировка в операционную. Там реинфузия крови, стабилизация состояния, шов раны сердца… И где-то уже часа через два, потягивая кофе после хорошей работы, хирург вдруг вспоминает – мужик-то в манипуляционной! Бегом туда, перед дверью перевёл дух. Не спеша зашёл. Стоит мужик в той же позе, с той же трубой, в том же месте: «Доктор, скоро?» Похлопал его по спине: «Ну, вот ещё пару минут… и вытащу». Гемостатический эффект на ректороманоскопе хороший получился. Из кишечника больше не кровило.

Их было двое. Закон парных случаев. Пациенток с редким, но тревожным осложнением – остеомиелитом грудины и рёбер. У любого способа лечения есть свои осложнения. Есть такие осложнения и у лучевой терапии. Первая пациентка перенесла рак молочной железы с обеих сторон с разницей в несколько лет, лечилась по поводу метастаза в позвонок – тоже лучевой терапией. И вот образовался вначале небольшой свищик – ранка, из которой временами сочился гной, а временами она, казалось, зажила. Потом опять воспалялась, опять открывалась, из неё стали отходить мелкие косточки. Небольшие операции по удалению нежизнеспособной кости приводили к временному эффекту. Затем рана стала побольше и требовала уже постоянных перевязок. Процесс тянулся вяло месяцами и годами. Я несколько раз выходил с этой пациенткой на консилиум. Но вердикт был однозначен: «Только консервативная терапия. Пациентка пожилая, предлагаемая операция сложная. Риск большой. Вы можете её оставить на столе». В переводе с профессионального это означало, что есть опасность того, что человек умрёт на операции, без которой проживёт столько, сколько получится. И вот во время одной из её госпитализаций я готовился делать очередную маленькую операцию. Но до операции дело не дошло. Я и сейчас помню взгляд её круглых серых глаз, спокойный такой взгляд. И вопрос, когда встретил её вечером, накануне операции, в коридоре: «Доктор. Это ВСЁ?» Она показала пелёнку, пропитавшуюся жидкостью из раны. Процесс добрался до сердечной сумки, и через рану вытекла жидкость из перикарда.

Самое сложное в онкологии, на мой взгляд, – это знания. Знания, которые раньше были доступны особенным людям: волхвам, прорицателям, гадалкам… Они дадены тебе всего лишь твоим образованием. И ты оказываешься не готов. Совсем не готов врать, глядя в глаза обречённому человеку. А надо!..

Да, это было начало конца. Я, отведя взгляд, что-то лепетал скороговоркой… Женщина умерла.

Вторая пациентка была моложе. Остеомиелит более распространённый, но не такой по продолжительности. Удалена правая грудь по поводу опухоли. При свищеграфии, когда контрастное вещество вводится в свищевое отверстие и затем делается рентгеновский снимок, выявлено обширное поражение мягких тканей, костей и хрящей грудины и рёбер. На этот раз я на консилиум пошёл, заручившись поддержкой заведующего торакальным отделением. Докладывал эмоционально, в качестве примера приводил первый случай. Одобрение на оперативное лечение таки было получено. Стали продумывать детали операции, которую никогда до этого не делали. Нужно удалить практически всю поражённую грудину, часть хрящевых отделов рёбер с одной стороны и фрагмент пятого ребра, вдоль него имеется затёк, видимый на свищеграфии. Потом всё это нужно закрыть с обязательным послойным восстановлением тканей. Для восстановления каркасности грудной стенки я решил использовать то, что было под руками – сосудистые протезы, они эластичные и прочные. Один бифуркационный и два линейных. Это инородные тела и находиться они должны в собственных тканях организма. Снизу мы решили от лёгкого и сердца отграничиться сальником, который протянем через отверстие в диафрагме из брюшной полости, для этого сделаем ещё лапаротомию. А сверху сосудистые протезы закроем большой грудной мышцей, повернув её на рану, как книжный лист, с левой стороны. Мышцу же сверху закроем расщеплённой кожей, взятой с бедра.