Игорь Куклин - Как я из себя выходил

Женщине всё подробно объяснили. Она понимала, что операция рискованная, но без неё конец один. Согласилась.

На операции работали быстро и чётко, по продуманному. Заведующий убрал поражённые ткани, от пятого ребра удалилось больше, чем планировали. Дефект получился внушительный. Дно его – дышащее лёгкое и работающее сердце. Самим страшно! Ну, а кто, если не мы? Заходим в живот, мобилизуем сальник от большой кривизны желудка. Провожу его через грудинно-рёберный треугольник диафрагмы на грудную клетку. Боялся, что длины не хватит на весь дефект. Хватило. Креплю сосудистые протезы к концам рёбер поперёк дефекта. Грудная клетка восстановила каркасность, протезы хорошо работают в такт дыханию. Далее мобилизую молочную железу от большой грудной мышцы. Из отдельного доступа добираюсь до крепления мышцы к плечевой кости, отсекаю и перевязываю сосудистый пучок. Затем опрокидываю мышцу на дефект, оставляя ей питание из межрёберных сосудов. Протезы закрыты сверху надёжно. А дальше просто оказалось. Молочная железа, приобретя подвижность, сдвинулась на мышцу и кожа не понадобилась, бедро осталось целым.

Вскоре женщина выписалась. И надолго исчезла. Повторно я её увидел лет через восемь. У неё всё хорошо. А таких операций мне делать больше не приходилось.

Лыжный сезон открыт. Стартуем втроём, с сыном и племянником. Знакомый адреналиновый азарт на старте… Рванул и сразу оторвался от молодёжи, но через километр адреналин закончился, лыжня пошла в гору и стало понятно, что с мазью удержания немного не угадал. При шаге ещё держит, а при беге лыжи проскальзывают. Сбавил темп, огляделся вокруг. Тишина, красота, снежок… Вдалеке слышен стук дятла. Людей на лыжне не так много, как машин на стоянке. Обгоняющих «коньком» вообще единицы. Много скучающих с детьми. Ребёнок идёт, как может, а рядом папа в гаджете… Есть и жизнерадостные компании, в основном девчата почему-то. «Нижнюю лыжку поперёк горы ставь!» – это я уже кричу отставшему от всех и упавшему на лыжне мальчишке.

Приходит второе дыхание. Лечу с горки, проскакиваю поворот на три километра. И тут мне сердце говорит: «Эй, хозяин! Куда гонишь? Я не успеваю». – «Откуда? Никогда же никаких проблем с тобой не было. На травлю эту так среагировало, что ли? Подсело?» Молчит. Договорились мы с ним. На пять километров я не пошёл, свернул под флажки на четыре. Больше о себе оно не напоминало.

На лыжне попались сосновые шишки, разбросанные на свежем снегу. Поднял голову. Нашёл шишку в расщелине дерева. Это «кузня» дятла, он сюда шишки приносит, в расщелину вставляет и семечки из неё выковыривает. А отработанные вниз выкидывает, прямо на лыжню. Ещё по пути в укромных местах несколько раз встречал пятна жёлтого снега с проталинами до земли. Вспомнился анекдот: «Я не расист, но белый снег люблю больше, чем жёлтый или чёрный». Финишировал на камеру какому-то лыжнику.

Тот Новый год приходился на субботу. Мы готовились к обычному спокойному дежурству. Бурная дежурная пятница в областной больнице отшумела. Усиленная бригада хирургов всех специальностей и анестезиологов, передав нам смену, разошлась по домам отдыхать и готовиться к празднику. Осталась обычная, из одного ответственного и двух помощников-хирургов, бригада. Я в помощниках, как самый зелёный. Мои коллеги старше меня и опытнее. Один из них, балагуристый и общительный, владеет ещё и эндоскопией. Ответственный – хирург рукастый, но угрюмый. Если рот открыл, значит, или поворчать, или поруководить. Делим девятиэтажную больницу на троих. Старший пошёл по реанимациям. Второй занялся эндоскопией и приёмным покоем. Мне достались плановые отделения. Обхожу их одно за другим, осматриваю пациентов, оставленных под наблюдением. И на столе в ординаторской замечаю одинокий рентгеновский снимок. Больше по привычке, беру его и смотрю на фоне окна. Что-то меня в нём настораживает, ставлю его на негатоскоп (это светящейся экран, используемый для детального анализа рентгеновских снимков). Так и есть! Под диафрагмой полоска воздуха. Интересуюсь у медбрата, чей снимок. «Под утро мужика привезли с непонятной клиникой. Положили под наблюдение. Рентген его только что принесли». Осматриваю пациента, действительно, клиника непонятная, мужик третий день в запое. Но при перкуссии печёночная тупость не определяется (это симптом наличия воздуха в животе и большое подозрение на перфорацию полого органа). Повезли мужика вдвоём с медбратом на каталке в эндоскопию на первый этаж. А санитары? Какие санитары? Нет, не слышали. Днём они ещё бывают, а во время дежурства… После этого вернулся закончить обход.

И понеслось… У этого мужика обнаружилась перфоративная язва желудка. Тут же «созрел» пациент с острым аппендицитом, оставленный наблюдаться. Старший нашёл в реанимации «непроход» – это больной с кишечной непроходимостью. Позже привезли несколько пациентов с ножевыми ранениями, одно из которых с множественным повреждением кишечника. Образовалась череда непрерывных экстренных операций. Про Новый год напомнил только скудный праздничный стол, увиденный мимоходом в неприкрытую дверь служебной каморки приёмного отделения. Но за ним никого не было… Услышав далёкий звон курантов, я поднял глаза на ответственного хирурга, которому ассистировал на очередной операции: «С Новым годом!» Он тоже посмотрел на меня, что-то буркнул и опять уткнулся в конгломерат спаек в животе больного с кишечной непроходимостью. Смотреть, как он оперирует, – удовольствие эстетическое. Руки порхали легко и непринуждённо, останавливаясь на мгновение именно там, где надо остановиться. Непонятно, как в них менялись инструменты, которые, казалось, сами знали, что им делать. Неуловимым движением вязались узлы, я только успевал нитки срезать. За эти руки их хозяину прощалось многое: и угрюмость, и ворчливость, и жадность до операций (он даже аппендицит в это дежурство оперировал сам), а порой иногда и грубость. Сотрудники больницы часто обращались к нему с просьбой прооперировать родственников или знакомых. После его операций больные быстро выздоравливали, и практически никогда не было осложнений.

Уже ближе к утру в операционную зашёл наш третий коллега, на нём в это время оставалась вся громадная больница. «Сменить?» – спросил он меня. «Достою», – отказался я. «Раньше думай о Родине, а потом о себе…» – фальшиво пропел он. И я вспомнил, что ел сегодня всего один раз. Утром. Дома.