Сьюзи Лав - Танец розового фламинго. Сентиментально-авантюрная история о любви

Марик вспомнил ее симпатичное детское, но уже выразительное лицо. Уже пошел месяц, как он познакомился с этой необыкновенной девчонкой. Этому напрямую поспособствовал один неприятный случай. Правильно говорят, что нет худа без добра.

Удалец с утра был не в настроении. Мать уже в который раз пообещала прийти навестить, пропала, возможно, просто забыла о своем обещании. Друзья-алкоголики были важнее. Сын ждал её с раннего утра, карауля на подоконнике, пристально вглядываясь в уличных прохожих. К обеду вернулся замкнутый и злющий, словно чёрт. Все прекрасно понимали, что вся его душевная боль и обида должны были непременно вылиться на их головы. Приготовились к грозе.

Отобрав всю еду у тех, кто послабее, Удалец не успокоился. Он подошел к Марику и с вызовом прошипел:

– Жрешь, Моцарт? А, ну попробуй теперь поесть, – с этими словами он вырвал ложку из его рук и поднял с вызовом над головой. Марик попытался отказаться, но сильный толчок в спину, заставил его повиноваться. Он попытался взять еду рукой, Удалец ловко хлестнул его по рукам и зло прошипел, нагнувшись к самому уху:

– Мордой жри, мордой…

К этому времени вокруг уже собралась толпа зевак, всем было интересно, чем же всё закончится. Марик сделал было движение к тарелке, но вдруг что-то в его груди вспыхнуло и, словно горячо обожгло. Резко развернувшись назад и упершись взглядом в ухмыляющееся лицо Удальца, Марик четко, но сдержанно процедил:

– Не дождешься… – и сам от себя не ожидая, двинул в лоб своему обидчику.

Удалец отшатнулся. Толпа в мгновенье затихла. В столовой воцарилось гробовая тишина.

– Ты ох – ре – не – ел что ли, ботаник? На – а, получай!

И два подростка кубарем покатились по плиточному полу. Каждый в этой схватке пытался больнее задеть соперника. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в раздаточном окне появилась физиономия тети Веры, вороватой поварихи. Секунда, и она уже, размахивая своими увесистыми кулаками, разгоняла толпу и разнимала драчунов.

– Без ужина у меня останетесь! – запыхавшись и закончив благополучно свою миссию по усмирению противников, заключила грудастая повариха.

Марик тогда отделался двумя синяками и оскорбленным самолюбием и, чтобы хоть как-то отвлечься, прошмыгнув сквозь дыру в заборе, сбежал в город.

Лицо его сильно жгло. Он прихрамывал на левую ногу, на руке горели свежие царапины. Марик чувствовал себя побитой бродячей собакой. Он разглядывал людей, тщетно пытаясь отыскать среди них хоть одно знакомое лицо. Но их лица были отчужденными и равнодушными. Ни в одном из них не было ни понимания, ни сочувствия. Шатаясь по окрестностям, Марик заглядывал в стеклянные витрины магазинов, манящие своей роскошью, любовался дорогими глянцевыми автомобилями и чувствовал, какая большая пропасть разделяет мир, в котором живет он, с тем, где он находится сейчас.

Так раздумывал он, пока, наконец, не подошел к подземному переходу, который зиял посреди улицы черной дырой, словно разинутый беззубый рот огромного великана. Непонятно, почему Марик решил спуститься туда?

Постепенно дневной свет начал сгущаться, и он оказался в сыром полумраке перехода. Вот справа – ряд бабулек, торгующих всяким старым хламом. Здесь цветочница, гордо восседает среди ярких благоухающих букетов. Справа седой, обросший инвалид в коляске, сидит с протянутой в сухощавых трясущихся руках облезлой ушанкой. Рядышком женщина восточного вида с грудным ребенком на руках. Она уселась прямо на грязный бетонный пол, скрестив по-турецки ноги и протянув вперед ладонь для мелочи, и лепетала себе под нос что-то нерусское. Здесь, в подземном переходе, где было темно, сыро и несло мочой и бедностью, Марику почему-то стало легче. Люди в переходе не были похожи на тех, что пробегали в спешке мимо него там, наверху. В глазах постоянных обитателей перехода он увидел то же страдание, унижение и еще что-то, что роднило их с ним. Возможно, предположил Марик, и этим людьми пришлось пережить когда-то что-то такое, что оставило в их судьбе неизгладимый след и навсегда отпечаталось в их душах. Не зря говорят, глаза- зеркало души. А душа, получается, зеркало судьбы…

Вдруг он услышал какие – то волшебные звуки и стал прислушиваться. Его абсолютный слух уловил приятную, ласкающую слух лирическую мелодию. Она разливалась по тоннелю перехода, будто журчащий ручеек, наполняя свежестью мрачное подземелье. Он безошибочно узнал флейту. В музыкальной школе, которая в какой-то момент была его вторым домом, Марик часто слышал этот удивительный, чарующий звук. Он был открытым, простым, словно голос самой души. Его любимая скрипка пела по-другому. Она пела только в дуэте со смычком, если он соглашался на это. В скрипке путь от души к звуку был уже значительно дольше, значит, что-то в этом пути могло растеряться. А флейта – вздохнул, и слышно саму душу музыканта.

Он медленно шел на манящие звуки и вдруг заметил в самом конце перехода нечто, напоминающее видение. Марик приближался, и видение медленно обретало очертания хрупкой девочки. Она была в белом легком платье, ее длинные светлые волосы разливались по плечам, а у висков были подколоты кремовой розой. Марик остановился в оцепенении. Перед ним стоял ангел. Именно так в его представлении должен был выглядеть настоящий ангел. Ангел прекрасно управлялся с флейтой. Прохожие останавливались и, постояв немного, бросали в раскрытый футляр от инструмента монеты, а Ангел, не обращая на них никого внимания, продолжал играть и отдаваться всей душой музыке.

Марик заворожёно смотрел, как её длинные тонкие пальчики легко исполняли заученный танец на тонком стане послушного инструмента. Все в ней было противоположно грязной атмосфере душного перехода: и худенькая фигурка на длинных тоненьких ножках, и это воздушное кремовое платьице, и непонятно откуда залетевшая в эти края экзотическая флейта, плачущая по одинокому пастуху…

Марик сам не заметил, как забыл о своих мрачных мыслях и недавней драке. Что уж тут говорить, а ведь если б не эта драка, не попал бы он сегодня в переход и не встретил бы Лию.

Девочка закончила играть, с улыбкой посмотрела на Марика, улыбнулась и вдруг заливисто засмеялась. Марик понял над чем. Он стоял, открыв рот, застыв в ступоре – наверное, со стороны это выглядело нелепо. Покраснев, он смущенно улыбнулся в ответ, чувствуя себя идиотом, и от этого еще больше смущаясь.

Так они и познакомились. Он узнал, что она часто приходит тайком от родителей сюда с флейтой. Ей это нравилось. И дело оказалось не в карманных деньгах, которые она каждых раз уносила с собой после выступления. Здесь инструмент звучал совсем по-другому, не так как в стенах музыкальной школы или в собственной студии в городской квартире. А потом, как девочка, не избалованная вниманием родителей, которые с головой ушли в собственный бизнес, она нуждалась в зрителе. Тут она получала долю внимания и восхищения, которой ей так не хватало дома.