Светлана Сингх - Услышать за криком синей птицы

– Сэр, машина готова, мы можем выезжать, – раздался в дверь стук молодого ответственного офицера Сороба, тоже тяжело переживающего происшествия последних месяцев. Инспектор Маниш сел в машину спокойным и готовым. Как всегда.

Место нахождения тела девочки было видно издалека: вокруг толпилась добрая сотня людей и с разных сторон продолжали приближаться машины, мотоциклы, велосипеды. Привычная картина – так местные жители реагируют на любое серьёзное событие. Два десятка полицейских с бамбуковыми палками быстро навели порядок, расчистили склон и перекрыли подходы к холму. Инспектор посмотрел на стоящую у полицейской машины индианку с закрытым кончиком сари лицом, прижимающую к себе восьмилетнюю девочку с двумя косичками, и начал подъём. Ориентироваться было просто – по виднеющейся наверху белой рубашке местного врача, единственного, кому разрешили остаться рядом с телом до прибытия экспертов из Чаттарпура.

– Рассказывай, Пратап-джи, – без приветствия обратился к местному врачу и своему другу инспектор, завязывая лицо платком – тяжёлый запах ударял в ноздри за несколько метров.

– Ну я не профессионал, но даже я могу сказать самое основное: умер ребёнок примерно два дня назад. Конечно, если бы деревенская девочка Рита рассказала о находке сразу, было бы легче. Бети Рита увидела тело вчера днём и испытала шок. Она пряталась под одеялом и почти не разговаривала. Сегодня утром родители поняли, что дело серьёзно, и вызвали меня… Никаких следов насилия на теле Самиты нет… В смысле помимо убийства, – поправился врач. – Обращались с ней хорошо: она не выглядит измождённой, не похоже, чтобы голодала. На руках… – доктор поднял маленькую ручку, и несколько тонких браслетов, усыпанных синими камешками, скатились к локтю, – и ногах нет следов верёвок или чего-то подобного. Самое обычное отличное состояние маленькой девочки. За исключением того, что она убита ударом ножа в сердце. Довольно узкого ножа, на первый взгляд, самого обычного – такой может быть на любой кухне.

– А, вот ещё что… – доктор Пратап приподнял кофточку с рыбками, и инспектор увидел на тёмной коже прямо на уровне солнечного сплетения маленькую татуировку танцующего человечка. – Интересно, давно у неё эта штука?

Акас остановил машину у огромного бетонированного колодца напротив маленького пустующего храма какого-то гуру, спрятавшегося среди разросшихся баньяновых деревьев. Кхаджурахо остался позади. Они были среди сельскохозяйственных полей. «Фермы», как уверенно называл их Акас, представляли собой куски земли, иногда окружённые колючей изгородью, иногда – узкой канавой, а иногда просто разграниченные колышками. «Где чьё поле, все и так знают, а воровать у нас не принято». На фермах не было построек, не было животных, не было огородов. Лишь сплошной ковёр пшеницы, горчицы, перечной мяты или тростникового сахара. Иногда в центре поля попадались маленькие хижины из ветвей или глины, а то и просто навесы: здесь жили работники, присматривающие за урожаем и занимающиеся поливом.

Колодец не пустовал больше пяти минут – по дороге между Кхаджурахо и расположенными за Горами-Зубами деревнями всегда существует не плотное, но постоянное движение. Молочник на велосипеде возвращался домой с пустыми бидонами. Трактор отправился на дальние поля. Крестьянин повёз на базар овощи в телеге, запряжённой огромными волами. Старушка с охапкой хвороста на голове, покрикивая, гнала перед собой коз. И все останавливались у колодца. Сначала почтенно снимали обувь, затем поднимались на нагретый солнцем бетон, опускали ведро – так глубоко, что у Софи закружилась голова, когда она посмотрела вниз – и зачерпывали холодной, прозрачной и чистой воды. Обязательно ополаскивались руки и лицо, смывался пот с шеи и усталых рук, и потом уже можно было напиться.

По наблюдениям Софи, Акас знал половину случайно встреченных людей. А если и не знал – в Индии это не помеха общению. Девушка знала это по опыту путешествия в поезде. Пока Софи фотографировала красивейших голубых птиц, во множестве водящихся в этих краях, Акас успел собрать все последние новости. Он похохотал с проезжавшими на мотоцикле парнями, не поднявшими на Софи взгляда. Как она потом узнала, это не принято в Индии, если девушка с мужчиной и он не представляет её, предлагая разговор. Спросил у крестьянина про урожай. Ответил на вопрос старушки с козами. Назидательно объяснил что-то мальчишкам, несущим щенка, и угостил их непонятно откуда взявшимся шоколадным печеньем. Подебатировал с присевшим отдохнуть садху – святым паломником в оранжевой одежде, бродящим пешком от храма к храму в молитвах и размышлениях. Садху попросил Софи полить ему прямо на шею воды и радостно фыркал, когда ледяные струи затекали за шиворот его рубашки. Он был весёлым и простым. Софи много слышала о садху, видела фотографии из Варанаси и представляла их совсем другими. У этого не было ни леопардовой шкуры, ни замысловатой причёски, ни скипетра, ни рисунков пеплом. Он был одет в простую индийскую хлопковую рубашку и кусок ткани – дхоти, обёрнутый как юбка. Седые пушистые волосы доходили до плеч. Из багажа у старика был только тряпичный мешок, в котором лежали пластиковая бутылка с водой, железный бидон для еды и мешочки с какими-то травами.

– Садху-джи идёт в деревню Бенигандж на даршан к богине Дурге. Даршан – это когда мы видим бога, испытываем благодать и получаем благословение. А Дурга – богиня-воительница, наша защитница и мать, – сразу пояснил Акас, видя непонимание в глазах Софи. – Со временем ты узнаешь индийскую культуру, у нас много времени, – добавил он серьёзно, и у Софи почему-то потеплело на душе. Было странно, но приятно оказаться в мире, где так просто задают личные вопросы и не обижаются на твои, моментально принимают в семью, берут под опеку и помогают от души, не ожидая, когда ты об этом попросишь.

– Садху-джи взволнован, – задумчиво произнёс Акас, рассматривая виднеющиеся невдалеке горы, действительно похожие на набор разномастных зубов.

– Странно, по нему не скажешь – выглядит таким довольным… – вставила Софи.

– Для него «взволнован» означает лишь то, что он встретился с новой нестандартной ситуацией, которая вырвала его из привычного русла и дала пищу к размышлениям. Лица настоящих садху чаще всего умиротворены. Хотя и не всегда. Они могут быть веселы, а могут быть спокойны и обращены внутрь – у кого какой характер. Но не бывают подвержены дикому веселью или глубокой печали. У них не бывает хороших дней или плохих. Они в гармонии и мире с собой. Но сейчас мысли садху-джи обращены к тому, что происходит в Кхаджурахо. Двое пропавших детей за два месяца… В наших местах никогда не было похищения детей для торговли и подобной криминальной деятельности. Нигде на сотни километров такого не случалось по крайней мере много десятков лет. Более того, среди садху ходят разговоры о том, что энергетика наших мест стала тяжёлой. Многие паломники уже поспешили из Кхаджурахо прочь на север, к священному Харидвару, столкнувшись с чем-то тёмным во время медитаций. Садху-джи отправляется к храму пятидесятидвухрукой Вамана-Бхуджи Маты, чтобы поговорить с местным пандидом и обратиться к своему учителю во время медитации. Возможно, вечером он расскажет нам что-то интересное.