Эльвира Абдулова - Родные узы

Ната теперь страшно боялась потерять с тонкой руки обручальное кольцо. Она все время дотрагивалась до него, проверяла. За такой короткий срок она вдруг стала совершенно старенькой и беспомощной. Полностью доверив свою жизнь младшему сыну, самому надежному и крепко стоящему на ногах, она будто расслабилась, отпустила все и перестала играть во взрослую и всезнающую даму. Внутри своего мира она жила вполне комфортно, но окружающие, понемногу осознав, что ничего не изменится, стали испытывать ужас: одну ее в квартире не оставить, нужен глаз да глаз. Этот переезд, травма, возраст, высокое давление – можно выбрать все, что угодно – сделали свое дело, и Ната сдалась. Она облегченно вздыхала лишь тогда, когда сын приходил с работы домой. Он удивлялся: мама пережила смерть отца, была вполне самостоятельной, а теперь вдруг зажила в своей хрупкой Вселенной, ушла в нее, отгородилась от мира. Он не мог этого принять, потому что понять это было просто невозможно.

Как хороший руководитель, он, проанализировав ситуацию, стал искать выход. Он поднял на ноги всех врачей и добился того, чтобы они дали согласие на операцию. Возраст – не помеха, он верил в сильный организм матери, и если есть хотя бы небольшой шанс спасти ее от безумия, от этой медленной смерти, он готов им воспользоваться. Возможно, Ната была по-своему счастлива, она наконец успокоилась, окунулась в теплый и уютный мир, с домашней едой и вкусными пирожками, о ней заботились, теперь она была их дочкой восьмидесяти лет, и остальное уже не имело для нее значения. Тот воображаемый мир, в котором она находилась, был для нее гораздо реальнее настоящего. Там жили все те, кого она любила.

Сын сдаваться не привык. Он решил во что бы то ни стало сделать ее закат счастливым, а всю оставшуюся жизнь матери – спокойной, удобной, вкусной и без душевных терзаний. «Ты только будь с нами подольше, мама, и будь такой, какая ты была!»… Жалость к этой хрупкой старушке он, конечно, чувствовал, но было и еще что-то другое. Любить и гордиться умной и образованной матерью все было гораздо легче, чем рассказывать о странной старушке, которую нужно прятать от окружающих, и потому он решился на операцию, захотел вырвать ее из прозрачного мира, вернуть сюда насильно. Он хотел сделать все, чтобы продлить ее пребывание здесь, в мире живых.

Только тогда, когда Наташин белый пушок сбрили и повезли в операционную, Ася узнала правду. Брат наконец позвонил ей и выложил все: «Готовься, может быть все – так сказали врачи – и подготовь Люсю. Только аккуратно… Ты сможешь!». А Ната тем временем крепко держала за руку нелюбимую невестку, называла ее всеми возможными именами, обращалась к ней по-разному, от сестры Люси и кончая внучкой Олей, и просила не оставлять ее одну. Не было больше сильной женщины – остался беспомощный ребенок…

После операции врачи не давали никаких утешительных прогнозов, все покажет время, а через пару дней из больницы раздался тревожный утренний звонок.

Ася, конечно, прилетела одна – мама отказывалась даже обсудить эту тему. И впоследствии, заходя как бы издалека, стараясь напустить на себя равнодушный вид, она задавала вопросы, удивляющие Асю: сколько было людей, кто из родных приехал, какой купили гроб. Кому это интересно? Люся уже и не помнила, какой была ее сестра, похудела или поправилась, чем жила, что ее волновало, а такие мелочи были ей интересны. Ася думала: может быть, мама в глубине души думает о своей жизни, оценивает ее, и все-таки считает, что именно те годы, когда они с сестрой взрослели, метались в поисках себя, нищенствовали по современным меркам, и были самыми лучшими в их жизни? Сколько на самом деле нужно для счастья? Но мамина твердокаменность не давала ей возможности даже спросить об этом. Она шла дальше, снося все прошлое, громоздя одну обиду на другую, заливая все цементом и вознося монумент человеческой непреклонности… Жизнь без прощения и любви представлялась Асе гибельной. И откуда столько обид и нежелания даже проститься?

Ночью ей снилось, что сестры примирились, они сидят на кухне и беседуют о своем, о женском, и тогда Ася ощущала небывалую легкость, что-то пленительное и светлое. Ей казалось, что она видит сестер из окна и взлетает над домами от радости.

На девять дней все поехали на кладбище. Нату похоронили на новой территории, говорили, что далеко, неудобно, но Москва не справлялась, и пришлось находить новые места за городом. Здесь-то и был настоящий уют: тишина и благодать, вблизи виднелись купола небольшого храма, стояли темные обнаженные деревья, с криком летали вороны. В предутренние часы, вероятно, шел сильный дождь, и теперь от земли шел небольшой пар, поверху стоял легкий туман, который все поначалу приняли за дым. Смотрите: там что-то горит! Нет, это был всего лишь туман, что смягчал солнечный свет. Ася держала в руках длинные красные розы, на могилке еще не успели угаснуть пушистые игольчатые георгины всех возможных оттенков, и красные гвоздики, которые тетя не особенно любила. Они ей напоминали демонстрации в советские годы, приуроченные к октябрьским и майским праздникам. Слишком официальные, слишком безликие. Ася уже выполнила еще одно свое тайное жизненное предназначение, о котором брату предпочитала не говорить. Он делал вид, что этого не замечает вовсе. Но Ася все же настояла на своем, и они заехали в храм, где она заказала службу. Она всегда подавала заупокойные записочки по всем семейным покойникам, но забывая молиться о здравии близких. Брат этой темы сознательно избегал, и Ася несла свое предназначение молча, никому ничего не навязывая. Значит, еще не пришел их час.

Обе могилки находились рядом, в самом начале аллеи, и Ася понимала, как замечательно здесь будет весной, как зашумят летом деревья, зашелестят зеленой листвой. Асенька знала: Ната это место бы одобрила. Природу она любила и чутко отзывалась на все ее проявления. Была еще одна история, разделяющая сестер. Мама к природе относилась двойственно: с одной стороны, восхищалась свежестью утра, шла по делам с удовольствием, с другой стороны, считала природу второстепенной, неглавной, надстройкой над житейским, на котором и зиждилось все главное, основное. Она предпочитала вкусную, комфортную и безбедную жизнь – неужто это плохо? Ведь она не притворялась, не играла роль той, кем не являлась на самом деле.

Шестидесятилетняя тетя смотрела с фотографии знакомым Асе взглядом, она была в расцвете своих зрелых лет. Еще не маленькая хрупкая старушка с белым растрепанным пухом на голове и с очками на переносице, а уверенная, спокойная женщина, с оптимизмом смотрящая в будущее, недавно ставшая бабушкой. Так случилось, что более поздней фотографии в семье не нашлось. Муж ее шел рядом – тех же лет, молчаливый, сдержанный, человек с непроницаемым лицом, занимающий важный и ответственный пост. Кто-то говорил, что супруги были прекрасной парой в молодости, а потом Ната съежилась, уменьшилась рядом с набирающим вес Колей, но любовь ее меньше не стала: к мужу она всегда относилась с большим почтением, уважением и благодарностью, а их совместные годы считались самыми счастливыми в ее жизни.