Эльвира Абдулова - Родные узы

Перед отъездом Ася с мужем всем выбрали подарки, никого не забыли, никого не обидели: глиняные горшочки для приготовления еды, пузатые кувшинчики для цветов или воды, белые льняные салфетки с мережкой и скатерти в тон. Все для дома, уюта и семьи, как когда-то учила Ната. Не забыли и родителей мужа. С одним только подарком случилась заминка: бабушке она так ничего и не купила. Что могло ее порадовать? Трудно сказать… Белый платок в мелкий цветочек или тапочки для дома – вот, пожалуй, и все. И Ася не могла найти то, что могло бы понравиться бабушке, быть ей по-настоящему нужным. Бродила от одного магазина к другому, терялась, отвлекалась, натыкалась на что-то другое, рассматривала и забывала, зачем пришла, и возвращалась ни с чем домой. В самолете подумала, что лучше купить бабе Дусе то, что она носит, в проверенном магазине: мягкие закрытые теплые тапочки и ткань, из которой бабушка сама строчила себе новые платочки. Теперь Ася поняла, почему подарки не шли ей в руки, почему, успев побеспокоиться обо всем и обо всех, она приехала с пустыми руками к бабушке. Ей это было уже не нужно! Но Ася, испытывая где-то глубоко внутри сидящее чувство вины, все же решила завтра сделать бабуле приятное и положить у двери маленький шуршащий сверточек. Она почувствует внучкино тепло, простит за забывчивость.

– Так как малыша думаете назвать? – спросила зашедшая как всегда вовремя соседка. – Как ты похудела, Ася! Глаза одни остались! Не готовишь что ли мужу молодому?!? Или от чего-то другого вес не набираешь?

Она лукаво улыбнулась, намекая на что-то, ей непонятное. Ася ее не поняла и, улыбнувшись, потянулась за чашкой чая. Женщины заговорили о своем: вспоминали свои ожидания, трудные первые роды, обсуждали вес новорожденных и детское питание. Хвалили современную медицину – сейчас, мол, ничего не страшно, а вот раньше! Та самая соседка, мать четверых детей, рассказывала о последних родах, когда малышка, не дождавшись врачей, родилась дома. Все заохали, запричитали, стали задавать вопросы. Не каждый день такое бывает в наше время – разродиться дома с помощью мужа!

Через пару часов Ася уехала, уговорившись с мамой, что завтра утром они поедут к врачу. Была у нее какая-то приятельница-гинеколог, и именно она должна была посмотреть Асю. На этом и условились. В комнате бабушки по-прежнему было тихо, хотя все время от времени к этому прислушивались. Вот только на утро никуда Ася не поехала. Осталась у родителей мужа. Одна в пустой квартире наедине с телевизором. Ранним утром раздался звонок, все куда-то заторопились, засуетились, свекор со свекровью зашушукались, придумывая повод для отъезда, Асе велели делом заняться: приготовить обед, развесить белье, а потом и телевизор посмотреть. Так она и сделала. Вот только на сердце было тревожно и тоскливо.

Вся правда в тот ее приезд доставлялась ей порционно, от той же родственницы-старушки, двоюродной сестры бабы Дуси. В тот же вечер, после того, как Ася сказала у бабушкиной двери заветные слова, ее не стало. Ушла, так и не приходя в сознание. Подошли – а она уже и не дышит. Похоронили быстро, решив, что она и так задержалась на этом свете. На похороны Асю не взяли. Когда она через два дня все же вернулась в свой дом, комната бабушки пустовала. Настежь распахнутые окна и двери, свежий воздух, надутые как паруса занавески, старый шифоньер, притулившийся в углу, любимая бабушкина этажерка – и все. Никаких следов пребывания здесь больного человека. Дивана тоже не было. Так его нет уже давно!.. Маме твоей пришлось выбросить его, пропитался он весь, пропах… Бабушка последние две недели лежала на раскладушке – так было удобнее и ей, и маме твоей убирать, простыни менять, заботится. Ася трогала руками оставшиеся вещи, ходила к окну, выходила на балкон, смотрела туда, где раньше стоял гараж вместе с веселым горбатым «Запорожцем», которого потом сменил желтый «ушастик». И не было ей никакого дела до того, куда они делись, как распорядились оставшимся наследством сестры. Ей не было дело даже до того, была ли на похоронах Ната и ее сыновья. В ее голове не умещалась новая картина мира – отчаянно толкался ее малыш, новая жизнь заявляла о себе все сильнее, завтра предстояло идти в университет, а у нее разрывалось сердце от боли, от того, что бабушки больше нет.

– Ты пойми, детка, тебя не взяли на похороны, потому что беременная женщина должна прежде побывать на свадьбе, она должна радоваться, а не покойника видеть, смотреть на все красивое, думать о будущем. Такие испытания не пошли бы на пользу ни тебе, ни ребенку. А она все-таки тебя ждала… Видишь, как бывает!.. А врачи месяц назад сказали – не жилец!.. – объясняла старушка, понимая, что есть в этом мире нечто такое, что неподвластно даже медицине.

Она знала, что это, но ее никто не слушал. В те годы все ходили перед Пасхой на субботник, провозглашали религию «опиумом для народа» и партийные родители втайне крестили детей при помощи бабушек.

– Бог – он и есть отец наш родной… Он всех нас любит… И маму твою, и ее сестру. Заплутали они, закружились, а главного так понять и не смогли. Они и есть друг для друга самые родные люди. Роднее не бывает, а они ссорятся по пустякам, покаяться не хотят… Мне вот запретила мама твоя Наташе звонить, да и та хороша тоже. Месяц, а то и больше, к больной матери не приходит. Оставь это, детка… Это не твоя история. Им с этим жить, не тебе. А Господь всех простит, если они покаются, если повернутся к нему… Ты вот что… Сына покрестить не забудь – это самое главное!

Ася вспомнила, как бабушка в светлые пасхальные дни облачалась в новый фартук, в чистый белый платок и выходила из комнаты радостная такая, тихая и спокойная в том, что ей открывалось. В руках несла испеченный ею кулич с белой глазурью, обложенный яркими яйцами. Они всегда блестели, потому что баба Дуся протирала их ваточкой, смоченной в растительном масле. Она шла с улыбкой на лице к маме и говорила:

– Христос Воскресе, доченька! Не будем ссориться в такой хороший день!

Мама, еще не навоевавшись, к перемирию готова не была, но с бабушкой временно соглашалась, пила чай с приехавшей в гости Натой и до поры до времени наблюдала.

Впоследствии про Нату Ася, конечно, спросила. Мама сестре о случившемся не рассказала. Новая жизнь, которую носила в себе Ася, шла рядом со смертью, и для Люси первое было гораздо важнее. С уходом бабушки разрывалась последняя нить, связывающая сестер, последний, едва держащийся осенний лист на опавшем дереве… Такова была мамина месть. Возможно, она имела на это право. Как общались сестры в ее отсутствие, Ася не спрашивала, но Ната о болезни матери знала, как и о несчастном случае, что произошел с Люсей. Взять бабушку к себе она не согласилась, остаться не могла тоже, Коля бы не согласился ни на то, ни на другое. В очередной раз мама указала ей на дверь. Больше Ната не объявлялась. Правильнее, конечно, было бы сообщить ей о смерти матери, поехать или позвонить, но что уж тут поделать?.. Мама решила, что нет у нее родной сестры, никого она своим приездом бы не спасла, а если так уж сильно переживала о матери, явилась бы вопреки всем запретам. Мама эту тему зачеркнула. Вычеркнула из памяти все: и детские обиды, и давние конфликты и посягательство на отцовское наследство. Никаких страданий, никакой новой боли – нет у нее больше сестры, и все тут!