Эльвира Абдулова - Родные узы

Бабушка стала какой-то отстраненной, глаза смотрели настороженно и пугливо. Маме стали приходить какие-то письма от дальней родни, она читала молча и никогда не комментировала, она не обращала на это никакого внимания. Было ясно, что ее мысли заняты чем-то другим, более значительным. А потом начались эти ежемесячные поездки на такси к Нате.

Бабушку ненужным бессловесным грузом высаживали у подъезда, на обочине суетился водитель, ставили рядом вещи – и прости-прощай на две недели, даже если вслед уезжающей машине неслись крики тети и ее сыновей. Что тогда они говорили, Ася не помнит, но общий смысл до нее, конечно же, доходил: подобной выходкой мама наносила вред безупречной репутации их семьи, выливала помои на чистую, обсаженную молодыми деревьями улицу. Коллеги мужа, проживающие по соседству, могли быть свидетелями этой семейной ссоры, а допустить подобное было никак нельзя. Что при этом чувствовала бабушка, никто не брал в расчет. Ее мама использовала как орудие мести. Бабушку молча высаживали. Мама с торжествующим видом, не обращая никакого внимания на несущуюся ей вслед брань, давала указания водителю и не смотрела на хлюпающую носом дочь.

Однажды, это Ася хранит в своей памяти как одно из самых постыдных детских воспоминаний, по пути домой ей стало плохо. Она едва успела предупредить мать, и водитель резко затормозил. Она побежала к дереву, выплеснула все, что ей мешало, и не глядя никому в глаза, вернулась в машину. Добродушный водитель протянул ей бутылку с водой, стал рассказывать что-то забавное и курьезное, чтобы отвлечь внимание юной пассажирки от случившегося. Потом, не получив отклика, ехал молча и вдумчиво, внимательно следя за дорогой, и наверняка переваривая все события, свидетелем которых он невольно оказался. Асе было очень стыдно.

Так продолжалось пару лет, пока Ася, через год после окончания школы не выпорхнула замуж и не уехала с мужем по распределению. Завертелась, закрутилась новая жизнь, вдалеке от родного дома. Ася чувствовала себя повзрослевшей, сама вела дом, готовила еду, ожидая мужа по вечерам. Она перевелась на заочное отделение и приезжала домой два раза в год. Отправляя по почте контрольные и курсовые работы, она нервничала, звонила на кафедру, узнавая, дошли ли они вовремя. Им с мужем пришлось отыскивать библиотеки со специальной литературой на русском языке – все это отнимало так много сил и времени!

Бабушка к этому моменту плохо слышала, и Ася, проводя вечера на переговорных пунктах, в ожидании соединения, пыталась расслышать каждое слово. Говорила она в основном только с мамой и о главных вещах, а бабушке передавала приветы. Тема семейных раздоров отступила для Асеньки на второй план. Она наслаждалась молодой семейной жизнью, осваивалась в новом регионе, ходила гулять к морю и, поначалу нервничая, она со временем освоилась и даже стала принимать дома гостей. Все ей было в радость. Муж ее очень любил, а она старалась всеми силами создать в доме уют, помня тетины советы. «Домашний уют – одно из сокровищ мира. Он воспитывает вкус, согревает даже на расстоянии. Так же, как и запах домашней выпечки. Дом – это мы сами», – любила говорить она. Ася это хорошо запомнила. У мужа в семье подобных ссор не было, хотя члены той семьи особо теплых чувств друг к другу не испытывали, и Ася стыдилась говорить с ним о семейных проблемах.

Иногда, вспоминая историю со свадьбой, она испытывала неловкость, винила себя. Новая жизнь наступила так быстро и внезапно, что она считала себя предательницей. Неприлично было быть такой счастливой!

Они гуляли с мужем по песчаному пляжу, мечтали о детях, он рассказывал о новостях на работе, о планах на ближайшие выходные, предлагал сходить на новый фильм, а Ася о том, что ее волнует, говорить стеснялась, о сокровенном замалчивала. Он тоже вспоминал о своей семье неохотно, и она его понимала. Спустившись с дощатого причала к воде, они шли дальше, дыша морским воздухом, одинокие в своих семьях и неведомо как соединенные в новую ячейку общества. Тут теперь находилось их убежище, их берег, их море. Все остальные, оказавшиеся тут, прохожие и случайные встречные ими знакомые, казались пришельцами из другого мира и чужаками. Они жили в ожидании счастья, хотя и так были очень счастливы, а о семье Ася старалась не думать. Ничего, кроме самомучительства, не получалось. Она уже не старалась понять, отыскать смысл, найти виновников – нужно было жить дальше, ведь ее вины в том, что происходило и произошло задолго до ее рождения, уж точно не было никакой. Мысль о братьях доставляла боль; вспоминая о Нате, она становилась задумчивой. Однажды, перекрикивая соседей на переговорном пункте, она спросила маму о тете и ее семье – та огрызнулась, потеряла выдержку, напомнила, что они для нее не существуют. И Ася пожалела, устыдилась своей чувствительности, и больше подобные разговоры не заводила.

На свадьбу дочери мама родных не пригласила и запретила даже упоминать. Тетя все же каким-то образом узнала о намечающемся событии, навещая бабушку в мамино отсутствие, и передала Асе конвертик. В нем лежала хорошая для тех лет сумма: «от всех нас». Вопрос «а ты хочешь, чтобы я пришла на свадьбу?» очень ранил. Эта пытка, эта копившаяся ненависть между сестрами, та самая, что они собирали по крупицам, напрасно, несправедливо лишила Асю полного счастья. Оно заключалось в том, чтобы все близкие и родные ей люди должны были быть в день свадьбы с ней рядом. Все они радовались бы вместе с ней, гордились ею, желали молодой семье счастья, но мама не позволила, а тетя, заранее зная ответ, стала ее испытывать. Ася, конечно, сказала «да», но в этом ее замешательстве, в минутном сомнении, тетя увидела то, что ожидала увидеть. Асе казалось, что она спросила нарочно, чтобы устыдить ее и маму одновременно. Тетины глаза смотрели холодно, беспощадно. Она ожесточилась от всех этих укусов и причислила Асю к сестре. Они теперь выступали для нее одним фронтом, шли в комплекте, стояли плечом к плечу – так же, как Ната с ее мужем и взрослыми сыновьями. В этом вопросе была демонстрация, а Асе хотелось, чтобы тетя увидела все настоящее, истинное, почувствовала Асины мучения, но этого не произошло. Ответу племянницы она не поверила, но, не желая обострять разговор, смирилась с услышанным и ушла в бабушкину комнату. Ася испытала тогда кошмарные ощущения, все кругом закачалось, земля ушла из-под ног. Ее обвинили, хотя не было на это никаких причин. Разве неясно, кто в этом деле принимает решение?!? Со временем, закружившись в вихре новых забот, Ася успокоилась, забылась, но в глубине души, вспоминая об этом конверте, который она сразу же отдала маме (а та его приняла без всяких сомнений), терзалась загадкой: «Зачем тетя об этом спросила? Почему, по какому такому праву, объединила их с мамой в единый лагерь, хотя знала, чувствовала, как Ася ее любит?».